Анна Кашина-Евреинова.
Мои встречи с Николаем Бердяевым
Анна Кашина-Евреинова — актриса, писательница, переводчица. Родилась 18 мая 1898 года в Ярославле. В 1920-х годах — актриса Александринского театра. Став женой известного режиссера Николая Николаевича Евреинова, была его доверенным лицом и переводчиком. 30 января 1925 года вместе с мужем уехала на гастроли, которые на самом деле знаменовали их окончательное расставание с Россией. В 1926 году последовала за мужем в гастрольную поездку по Соединенным Штатам, и в разных городах Америки выступала с лекциями, в основе которых лежала ее книга о Достоевском. В октябре — ноябре 1927 года журнал «Revue de France» опубликовал ее первый роман «Красная юность Инны». В 1933 году организовала в Париже труппу «Веселая сцена» и стала ее администратором. После смерти мужа написала книгу «Н. Н. Евреинов в мировом театре XX века». Скончалась в Париже 5 aвгуста 1981 года и была похоронена рядом с мужем на православном кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.
******
23 марта 1968 года исполнилось 20 лет со дня смерти Н.А. Бердяева, нашего прославленного философа. Как мне было приятно получить приглашение из Сорбонны на поминальное собрание его памяти, организованное этим всемирно известным Университетом. И еще приятно мне было увидеть переполненный до отказа амфитеатр Тюрго. Речи профессора де Гандийак, Клеман, Дельпеш были очень содержательными и полными человеческого тепла к памяти покойного философа…
Возвращаясь из Сорбонны, вспомнила и свою дружбу (если мне будет позволено претендовать на нее) с Николаем Александровичем. Придя домой отыскала пачечку его писем ко мне и далекое прошлое встало в памяти как вчера ушедшее…
Николай Бердяев
Вернулась я с мужем Н.Н. Евреиновым в Париж из Америки в 1927 году, наняли мы наконец квартиру, обставились и решили зажить оседлой культурной жизнью. Два года, отделявшие нас от России, были сугубо кочевыми и порядком истрепали наши нервы. Я, как бывшая завзятая курсистка, тотчас же восхотела бегать по всевозможным русским лекциям, коими тогда был очень богат русский Париж. Моя приятельница и сотрудница по литературным начинаниям Елена Извольская немедля повела меня на лекцию Бердяева, читавшего в ИМКА, помещавшемся тогда где-то на бульваре Инвалидов, цикл лекций под общим заглавием: “От марксизма к индивидуализму”. Мне, прожившей восемь лет под марксистским режимом, было особенно интересно прослушать бывшего последователя, а ныне убеждённого “отступника” этой философии, каким был в то время Николай Александрович.
Бывшей с 1916 года курсисткой Петербургских Бестужевских Курсов и усердной слушательницей профессора политической экономии Туган-Барановскаго, который, как и Бердяев, к тому времени отошел от марксизма, мне было особенно интересно сравнить пути мышления этих двух выдающихся философов. Лекции Бердяева очень увлекали меня.
Теперь, через сорок лет, мне трудно вспомнить нить его изложения, но я отчетливо вижу его внешний облик. Бердяев являл тип — на мой взгляд — классического московского барина профессорской формации. Он был почти красив — во всяком случае в высшей степени благообразен. Говорил увлекательно. Мысль развивал очень “по-своему”, далекую от профессорских шаблонов, профессиональных “говорил”.
Елена Извольская, что-то для него переводившая, познакомила как-то меня с ним, но это знакомство осталось “без продолжения” в ту пору. Муж мой несколько пренебрежительно отнесся к моему увлечению бердяевскими лекциями, зачислив их в мои “курсисточные привычки” (муж мой, бывший правовед, как-то по привычке слегка снобировал студентов и курсисток). При этом условии, и зная несдержанный характер мужа, я не решилась пригласить Бердяева к себе в дом и наше знакомство прекратилось с прекращением его лекций. Было и еще одно обстоятельство, остановившее мое желание ближе познакомиться с ним: у Бердяева был физический недостаток — он вдруг в самом неожиданном месте разговора так страшно высовывал язык, что мне стоило каждый раз усилия, чтоб не вскрикнуть от неприятного ощущения.
Из его личной жизни я узнала только одно в этот период: он тяжело нуждался и наша другая общая знакомая, Лидия Крестовская, буквально выискивала для него у состоятельных русских одежду и обувь. Пары две-три сапог мужа (очень капризного в отношении обуви) попали в руки Крестовской для передачи Бердяеву. Но об этом, конечно, знали только она да я.
Вскоре и Елена Извольская перестала работать для него, будучи заменена — насколько помню — Мариной Цветаевой, тоже занимавшейся тогда переводами. На несколько лет я совсем потеряла Бердяева из виду.
Николай Евреинов и Анна Кашина-Евреинова
И вот в 1932 году мне была заказана для перевода религиозно-философская книга. Заказчик просил перевести ее как можно “более современным русским языком”. Надо было установить новые термины для сложных метафизических понятий. Подумав, я решила обратиться за помощью к Бердяеву. К этому моменту, как мне сообщила та же Извольская, он “разбогател”, жил в особнячке в Кламаре вполне безбедно и благоустроено. Я написала Николаю Александровичу, прося о свидании, и вот его первая записочка ко мне, написанная как и все последующая мелким “бисерным” почерком, столь для него характерным.
Кламар (Сена), 14, ул. Сен-Клу, 24 августа (1932 г.). Многоуважаемая г-жа Евреинова (к сожалению, не знаю Вашего имени и отчества). Если мои указания могут Вам помочь, то я буду рад это сделать. Не приедете ли ко мне в понедельник 29 августа к 4 -5 часам? Будьте добры написать мне, ждать ли Вас в это время. На всякий случай сообщаю Вам, что трамвай № 89 идет в Кламар и останавливается около улицы Сен-Клу. С искренним уважением Николай Бердяев.
Следующее письмо уже датировано 1933 годом, в нем Бердяев говорит о своих лекциях и моем их посещении, о чем я начисто забыла. К этому времени я уже успела познакомить его с моим мужем, и Николай Александрович очень сошелся с ним в своих философских исканиях.
Кламар (Сена), 14, ул. Сен-Клу, 1 марта (1933 г.). Многоуважаемая Анна Александровна, со вторника я заболел, вторично гриппом,
хотя и не сильным. Должен был пропустить лекцию, о чем не мог заранее заявить в газетах, так как только в день лекции почувствовал себя больным. Мне очень неприятно, что я заставил слушателей даром прийти. Но я не смогу быть у Вас в субботу, как мы условились. Отложим до следующей недели. Если Вы будете следующий вторник на моей лекции, то можно условиться о дне. Если же не будете, то нужно списаться. Надеюсь, что долго болеть не буду. Искренне расположенный к Вам Николай Бердяев.
Очевидно, в это время мы часто виделись, так как в следующем письме от 23 марта Бердяев пишет снова о нашем свидании:
Кламар (Сена), 14, ул. Сен-Клу, 23 марта (1933 г.). Милая Анна Александровна! Как мне ни грустно, но я не в состоянии буду быть завтра у Вас. У меня завтра два заседания подряд, из которых одно свалилось на меня только в самое последнее время. Поверьте, что мне гораздо приятнее было бы провести время с Вами, чем в деловых заседаниях, которые я вообще не люблю. Но ничего не поделаешь. Очень хотел бы перенести наше свидание на следующую неделю, если у Вас не прошла охота меня видеть. Я мог бы предложить среду (29 марта), как самый удобный для меня день. Если же этот день не удобен для Вас, то тогда в субботу (1 апреля). Остальные дни на следующей неделе у меня заняты. Час же Вы назначьте сами. Хотел бы иметь Ваш ответ заранее. Преданный Вам Николай Бердяев.
Наша предполагаемая встреча, очевидно, не состоялась, так как Николай Александрович пишет:
1 апреля, Кламар. Милая Анна Александровна! Меня огорчает мысль, что Вы могли на меня рассердиться. Уже два раза я не мог быть у Вас в назначенный день, один раз из-за внезапно свалившегося на меня делового заседания, с которым связана вся наша деятельность. Я совсем несчастный человек от перегруженности работой, особенно в эту зиму. Но я очень хотел бы быть у Вас. В ближайший вторник я читаю последнюю лекцию в этом сезоне и буду немного более свободен. Если исключить Страстную неделю, то я всегда мог бы выбрать день, чтобы посетить Вас. Совсем недавно прочел я книгу Вашего мужа «Le theatre dans la vie» и нахожу ее очень интересной и имеющей философское значение. Она связана с проблемой, которой я как раз сейчас занят. На половину совершенно верю тому, что говорится в книге, на половину же по-моему неверно. Всякая театральность имеет социальный характер в том смысле, что она означает обращенность “я” к другим, к человеческому множеству. Играть роль можно только в социальной среде, в человеческих отношениях. Нужен зритель. Но когда “я” обращается к своему внутреннему существованию, тогда все меняется и театральное представление кончается. Театральность есть только защита своего внутреннего “я” от людей. Правда, человек может играть роль и перед самим собой, но это есть ступень обращения к cебе, в которой он не добрался до глубины. Еще раз выражаю Вам огорчение что не мог быть у Вас на прошлой неделе и надеюсь Вас увидать. Преданный Вам Николай Бердяев.
Кламар, 23 апреля. Милая Анна Александровна, письмо Ваше мне было очень приятно, и я рад буду Вас увидать. Легче и удобнее всего мне было бы быть у Вас на следующей неделе в пятницу (28-го апреля). Напишите мне, удобен ли Вам этот день и в какой час лучше к Вам приехать. Надеюсь, что в этот раз ничто не помешает нашему свиданию.
Ваш Николай Бердяев.
Кламар 25 апреля. Милая Анна Александровна! Подтверждаю, что буду у Вас в эту пятницу к 8 часам. Надеюсь, что никакое светопреставление и события космического характера не помешают мне быть у Вас на этот раз.
Преданный Вам Николай Бердяев.
И наконец, последнее из найденных мною в архиве писем:
Кламар (Сена), 14, ул. Сен-Клу, 16 октября (1933 г.). “Милая Анна Александровна! Давно уже хочу пригласить Вас и Николая Николаевича к нам. Но были в отъезде, а по возвращении у нас были болезни. Не придете ли Вы оба к нам в воскресенье (22 октября) к 5 час.? Будем очень рады. Как Вы поживаете?
Преданный Вам Николай Бердяев.
Вот и все письмеца Николая Александровича, что сохранились в моем архиве. Их, конечно, было больше, так как знакомство длилось много лет и встречи прерывались лишь из-за болезней и многократных операций мужа.
Хорошо мне запомнилась наша последняя встреча, совершенно неожиданная: сразу же после окончания войны некая Генретта Паскар перевела пьесу модного тогда американского драматурга Одетсаи прислала мужу ложу на первое представлявшее в каком-то, уж не помню, театре на авеню Ваграм. Едва мы нашли свои места, как из соседней ложи к нам обратился Николай Бердяев, который оказался знакомым Паскар еще по Москве. Перед этим мы с ним долго не видались (из-за очередной операции мужа) и потому встреча была особенно радостной от неожиданности. После спектакля пошли посидеть в кафе. Все мы были радостно-возбужденно настроены после избавления от тяжких испытаний войны и оккупации. Появились какие-то смутные надежды и в отношении России. Время было такое, что хотелось верить только в хорошее будущее…
Так и остался в моей памяти Бердяев веселый, радостный, бодрый, возбужденно говорящий…
Во время его смерти муж был так тяжко болен, что я была целиком поглощена заботой о нем. Он пережил Бердяева на пять с половиной лет.
Я не собираюсь судить о философии Бердяева, — мне это, вульгарно выражаясь, “не по зубам”. Но всецело присоединяюсь к мнению одного моего приятеля-философа, сказавшего как-то о Бердяеве: “Это продолжатель Канта, помноженный на мистику Якова Беме, но уже прошедший искус марксизма”.
Сам же про себя Николай Александрович, правильно, на мой взгляд, выразился так: “Мое философское мышление не наукообразное, не рацинонально-логическое, а интуитивно-жизненное, в основании его лежит духовный опыт, оно движется страстью к свободе!! Ложные установки сознания есть источник рабства человека”.
Позволю себе еще выписать цитату из Бердяева о марксизме, где он необычайно хорошо формулировал сегодняшнее состояние этого вопроса: “Можно удивляться роли, которую сейчас играет марксизм. Марксистская доктрина создана сто лет тому назад. Она не соответствует современной социальной действительности и современной философской и научной мысли, во многих частях своих она совершенно устарела. И вместе с тем доктрина эта продолжает быть динамичной и динамичность эта увеличивается. Особенно устарел марксизм в оценке роли национальности. Две мировые войны показали, что марксовского и интернационального пролетариата не существует. Рабочие всех стран убивали друг друга. Марксисты-коммунисты представляют собой необыкновенное, почти таинственное явление. Верующие адепты этой доктрины так же точно не принимают спора, как верующие представители религиозных ортодоксий. Всякую критику они принимают как заговор и наступление злых сил капиталистической реакции”.
И как прекрасно определил он цель философии: “Философское познание есть акт самоосвобождения духа от исключительных претензий на реальность со стороны мира феноменов”. И еще: “Познание не было бы возможно, если бы человек был лишь природой, если бы он не был духом”. Спасибо за человека, Николай Александрович!
