Елена Пашутина. Василий Алексеевич Пушкарев — радетель музейного дела

Елена Пашутина. Радетель музейного дела

Зинаида Серебрякова. Портрет В.А.Пушкарева. 1967

28 февраля – день рождения Василия Алексеевича Пушкарева (1915 – 2002). Великий труженик музейного дела, преданный искусству, он был другом журнала «Наше наследие», участником многих наших вернисажей и редакционных торжеств, публиковал в нем свои статьи и цикл воспоминаний «Мои командировки в Париж». Он организовал в «НН» две памятные выставки – графики Юлии Араповой, ученицы Павла Филонова, художественное наследие которого благодаря В.А.Пушкареву нашло приют в стенах Русского музея, и акварелей на библейские сюжеты русского живописца, передвижника Клавдия Лебедева.

В.А.Пушкарев о себе

Родился я в 1915 г. в слободе Анастасиевка Ростовской области.  Окончил Ростовское художественное училище, в 1938 г. был принят во Всероссийскую Академию художеств на искусствоведческий факультет. В июне 1941 г. ушел на фронт в дивизию народного ополчения. Участвовал в боях на Ленинградском и Волховском фронтах, был ранен. После войны вернулся в институт, закончил учебу. Потом была аспирантура, где защитил диссертацию кандидата искусствоведения. С начала 1951 г. стал директором Государственного Русского музея.

Вот тут-то и началось! На протяжении 27 лет, пока меня терпели на этом месте, приходилось противостоять сначала двум комитетам РСФСР и СССР по делам искусств, а потом – и двум министерствам культуры. И все-таки работать было весело: каждый день ходить по острию ножа и каждый день чувствовать, что ты «преодолеваешь», что ты живешь так, как хочешь жить. Уже в 1952 г. удалось добиться специального постановления ЦК КПСС о мерах помощи Русскому музею: чуть увеличилась зарплата сотрудникам и, главное, невиданное в тех условиях, – произошло увеличение штатов более чем на 150 человек. Постановление было секретным. Потом удалось перевести Русский музей в ведение Министерства культуры СССР – опять каких-то благ прибавилось…
Основными направлениями в деятельности музея стали приобретение экспонатов, главным образом советского времени, организация выставок незаслуженно полузабытых и забытых художников, организация постоянных экспозиций всех видов русского искусства.
Приобретать надо было подлинные художественные произведения, а их, как известно, создавали «формалисты». Это Куприн, Крымов, Лентулов, Машков, Кузнецов, Кончаловский, Фаворский, Матвеев, Коненков, Шевченко и др. За ними шли молодые формалисты: Дейнека, Чернышев, Чуйков, Ромадин, Герасимов, и даже Пластов одно время ходил в формалистах. Естественно, я посещал мастерские этих и многих других художников, каждый раз увозя в Ленинград их произведения. Работы совсем молодых художников отыскивались на московских и ленинградских выставках. Пока москвичи спорили и громили формалистов на выставке, посвященной 30-летию МОСХ, лучшие вещи с этой выставки оказались в Русском музее. Конечно, процесс этот не такой простой. Он требовал напряженной работы, постоянных поисков, ухищрений, обходов, маневров. Но и результат радовал душу, поднимал творческое настроение коллектива музея…
Русский музей своим авторитетом вернул советской культуре многих полузабытых художников или утвердил значение того или иного мастера. Самым крупным событием в художественной жизни страны явилась выставка К.С.Петрова-Водкина в 1966 г.
Еще более крупным событием явилось открытие выставки русского и советского натюрморта. Это был грандиозный праздник, торжество настоящей живописи. Жанр, который считался прибежищем формализма, удалось реабилитировать. Как после выставки Петрова-Водкина, так и после «Натюрморта» появилась многочисленная искусствоведческая литература о них…


И так я пережил на посту директора Русского музея эпоху Сталина, «великое десятилетие» Хрущева и «благоденствие» брежневского времени. Несмотря на различия этих исторических эпох, в них было и нечто общее. Существовала и исправно действовала триада правил: инициатива наказуема, за самостоятельность надо платить и если идти правильной дорогой в обход, то можно кое-что сделать.


То, что инициатива наказуема, я чувствовал ежедневно. Часто вызывали меня «на ковер» в Ленинградские горком и обком партии, в оба министерства культуры; до сих пор я имею выговоры от министерств культуры, но они не мешают мне жить. В свое время я привык к наказуемости инициативы, и у меня выработался условный рефлекс: стоило только услышать звонок от какого-либо вышестоящего начальства, я безошибочно догадывался, за что будет взбучка, какие брать «оправдательные» документы и какой тактики придерживаться.

В 1975 году сотрудники Института марксизма-ленинизма обнаружили в Англии письма Ленина о революции 1905 года. Англичане в обмен на них потребовали полотно Малевича. Я распорядился лучшие работы Малевича из запасника перевезти на чердак главного здания. Туда же отправил картотеку. На обшарпанную дверь мы повесили амбарный замок и табличку: «Ход на чердак». Сценарий развивался по Гоголю.
Приехала комиссия. Увидела, что хорошего Малевича в фондах нет. Убралась ни с чем.
За самостоятельность я платил мизерностью своей зарплаты. Но я был счастлив, я попал на свое место, работал с интересом и напряжением так долго!
А из-за границы мне удалось привезти, помимо архивов, не менее 1,5 тыс. произведений Ларионова, Гончаровой, Бакста, Серова, Добужинского, Анненкова и других художников…

Из воспоминаний Саввы Ямщикова

Первый раз я увидел Василия Алексеевича Пушкарева в Москве, на Кропоткинской улице. Он шел под руку с одной из наших пречистенских старожилок. Мой спутник, хорошо знавший Пушкарева, спросил его шутливо, глазами показывая на старушку: «Врубель?» Тот коротко ответил: «Рокотов». Приятель, улыбнувшись, сказал, что скоро в Русском музее появится рокотовский портрет. Пушкарев дни и недели проводил у частных владельцев, убеждая их в том, что произведения искусства должны храниться в музее. Ведь деньги не для всех коллекционеров решающий фактор. Важнее знать, что вещи попадут в надежные руки. Рук, более надежных, чем пушкаревские, не надо было и искать.

Из воспоминаний Герольда Вздорнова

Назначенный в 1951 году управлять одним из трех колоссальных музеев Российской Федерации, В.А.Пушкарев проявил себя на редкость умным, деятельным и дальновидным музейным работником. Понимая, что дооктябрьский период русской истории и официальное советское искусство не исчерпывают всего многообразия отечественной художественной культуры, В.А.Пушкарев активно взялся формировать в музее новые коллекции. В короткий срок Русский музей обогатился сотнями произведений «левых» художников от начала XX века до первых шестидесятников и иных представителей «другого» искусства. Крохотными дозами проникая в экспозиции, картины, рисунки и скульптуры этих мастеров долгие годы складировались в запасниках, и немногие были в то время допущены лицезреть бесценные сокровища, приобретаемые В.А.Пушкаревым.
Я был одним из первых, кому было разрешено ознакомиться с новыми коллекциями Русского музея и шок от увиденного остался у меня на всю жизнь. Гончарова, Ларионов, Экстер, Попова, Малевич, Татлин, Филонов – десятки чудесных вещей, практически никогда за годы советской власти не выставлявшиеся в залах музея.

Марк Шагал. Рисунок и дарственная надпись В.Пушкареву. 1973

Но В.А.Пушкареву принадлежит еще одна плодотворная идея пополнения музея — произведениями древнерусской живописи и народного искусства. По его инициативе десятки экспедиций были отправлены в Карелию, Ленинградскую, Псковскую, Архангельскую и Вологодскую области, откуда были вывезены тысячи новых экспонатов и созданы принципиально новые коллекции, из которых всероссийскую известность получили «северные письма».
Василий Алексеевич и преданные ему сотрудники Русского музея задумали и осуществили масштабные выставки, эхо которых дает о себе знать и в наши дни: «Русский советский натюрморт» (1969), «Живопись древнего Новгорода и его земель» (1972), «Портрет в русской живописи конца XIX – начала XX века (1974), персональные ретроспективные выставки К.С.Петрова-Водкина (1966), К.А.Сомова (1969) и многих других художников прошлого и настоящего.

Из воспоминаний Александра Рюмина

Последние четверть века жизни Василия Алексеевича Пушкарева прошли в Москве.
Изгнанный партийными начальниками из Русского музея, В.А.Пушкарев возглавил Центральный дом художника в новом здании на Крымской набережной в 1977 году, превратив его в центр московской художественной жизни, а спустя десятилетие, во времена «перестройки» был приглашен Д.С.Лихачевым в Советский (ныне Российский) фонд культуры для формирования собрания Музея современного искусства.
Я познакомился с Василием Алексеевичем в конце 1970-х в полуподвальной мастерской Саввы Ямщикова, именуемой «бункером», которая была местом разнообразнейших встреч и посиделок нередко с участием знаковых личностей из дружеского окружения Саввы. Сказанное ему Беллой Ахмадулиной: «Ты поднял меня в подвал», – вербальное выражение той бурлящей «бункерной» жизни. Многие из гостей мастерской Ямщикова во Всеволожском переулке становились героями легендарных устных альманахов «Поиски, находки, открытия», которые Савва стал организовывать вместе с Пушкаревым ежемесячно. И всякий раз в ЦДХ был аншлаг – зрителям не хватало кресел в зале, они усаживались в проходах между рядами. А выставочные проекты Пушкарева! Они были открытиями: ярославский и костромской портрет, грандиозная выставка реставрации, объединившая около пяти тысяч произведений мирового искусства – от 3-го тысячелетия до н.э. и до работ современных мастеров, регулярные выставки молодых и известных художников… Московский ЦДХ стал притягательным местом неформального общения художников и публики.

Работа Марка Шагала «Козочка», подаренная автором В.Пушкареву, которую он передал в Музей современного искусства (СФК) в 1991 году

Для того, чтобы представить характер музейного гения Василия Алексеевича, стоит вспомнить некоторые эпизоды его жизни. В мирное время, как и в годы войны, Пушкарева выручала им самим сформулированная тактика: «правильная дорога – в обход».
После скандальной выставки в Манеже «30 лет МОСХа» в 1962 году, когда Хрущев устроил разнос московским художникам, ленинградец В.А.Пушкарев потихоньку стал закупать работы некоторых из них, морально и финансово поддерживая обруганных художников. Павел Федорович Никонов рассказывал, как его жена, сохранившая в замужестве девичью фамилию, получает от Русского музея извещение о почтовом денежном переводе с сопроводительной записью «вдове неизвестного художника».
В.А.Пушкарев возвращается из командировки в Париж. Как всегда в таких случаях, при нем чемоданы с дарованными для Русского музея художественными реликвиями. Чтобы избежать проблем с французской таможней, он просит выделить из аэрофлотовской команды стюардесс для своего сопровождения самую привлекательную, чтобы та «строила глазки» таможеннику и у него не возникло желания проверять незадекларированное содержимое чемоданов. Вывозить дары русского зарубежья по дипломатическим каналам было бюрократической морокой с непредсказуемым итогом.
Самая показательная история случилась в 1972 году. Друг всех советских вождей Хаммер дарит Эрмитажу полотно Гойи (его подлинность вызывает у экспертов сомнение). Взамен американский бизнесмен просит дать ему одну картину Малевича. Зная, что лучшее собрание авангарда в Русском музее, министр культуры Фурцева обращается к В.А.Пушкареву, а он игнорирует ее просьбу – «хозяин картин не он, а государство». В итоге полотно забрали из Третьяковской галереи. Через месяц в журнале «Америка» напечатана статья об успешной продаже Хаммером этого полотна Малевича в Мюнхене за 4 миллиона долларов (по тем временам сумма весьма внушительная).
Василий Алексеевич Пушкарев был назначен директором Русского музея, когда ему было 36 лет. Сначала он вывозил из Перми и Соликамска находившуюся там во время войны наиболее ценную часть собрания, а затем в течение двадцати семи лет сделал из музея то, чем он стал, пополнив его 125-ю тысячами новых единиц хранения. Русский музей с его нынешней экспозицией и составом обретенных при Пушкареве шедевров – это своеобразный памятник самому Василию Алексеевичу. Его преданное служение искусству сравнивали с деятельностью П.М.Третьякова.

Дмитрий Лихачев и Василий Пушкарев

Савва Ямщиков многое сделал для увековечения памяти друга. Хлопотал об установке памятной доски в Петербурге на доме, где жил В.А.Пушкарев. Организовал учреждение общественного ордена «Василий Пушкарев», который вручают за выдающиеся заслуги в музейном деле. Среди первых награжденных этим орденом была И.А.Антонова. И что особенно важно, он помог создать документальный фильм «Тихая война Василия Пушкарева» (режиссер С.Карпухин). Интереснейшая хроника объединена в нем с воспоминаниями о Пушкареве. О Василии Алексеевиче рассказывают: Савва Ямщиков, Ирина Антонова, Дмитрий Сарабьянов, Павел Никонов, Виктор Иванов, Дмитрий Жилинский, Владимир Гусев, Ирина Богуславская, Ольга Мусакова, Алена Пушкарева…
И, конечно же, вспоминая великого музейщика, благодаришь Владимира Енишерлова, поддержавшего Василия Алексеевича в написании искусствоведческих очерков и воспоминаний о поездках в Париж, что были впервые опубликованы в журнале «Наше наследие».

А.Рюмин, В.Пушкарев, В.Енишерлов. 1996

На черном полированном камне, под которым покоится прах Василия Алексеевича Пушкарева на Троекуровском кладбище, выбита надпись «РЕВНИТЕЛЬ РУССКОГО ИСКУССТВА».

*****

Автор: Елена Пашутина



Дополнительные материалы:

 Г.И.Вздорнов. Василий Алексеевич Пушкарев. «Наше Наследие» № 62 2002


Присоединиться к нам на FB


Окзать помощь любой суммой

 

 

 

 

 


 Архив: