В ноябре 2018 года мы с дочерью совершили паломничество в Шабри, «тихое местечко Франции», где во время войнжил замечательный русский писатель Михаил Осоргин (1878-1942) со своей женой Татьяной Бакуниной-Осоргиной.

Побывали на могиле Михаила Андреевича на местном кладбище, отыскали дом, в котором они жили с Т.А., прошли по местам, описанным им в очерках, которые писались в 1940-42 гг.
«В июне 1940 года, за два дня до прихода гитлеровских войск, Михаил Андреевич бежал из Парижа. Он поселился в местечке Шабри, в так называемой свободной зоне Франции, но на самой границе земли, занятой немцами: они были от него на расстоянии нескольких десятков метров. Его бегство и быт Шабри с очень большой яркостью и художественной силой описаны им в книге «В тихом местечке Франции». Это одно из лучших его произведений. Оно очень волнует, особенно тех, кто бежал почти одновременно с ним, почти в тех же условиях. Некоторые страницы незабываемы. (…) Особняком стоят две последние его книги, «В тихом местечке Франции» и… [«Письма о незначительном»]. Они тесно между собой связаны. Едва ли еще какие-либо книги в русской литературе были написаны в таких условиях, как «Письма о незначительном».

Надгробие Михаила Осоргина на местном кладбище

Из Шабри Михаил Андреевич стал писать корреспонденции в Нью-Йорк, в газету «Новое русское слово». Они, естественно, проходили через цензуру петеновского строя. «В зоне свободной, — пишет автор, — по причинам мало понятным, быть может, из опасения коммунистической пропаганды, контроль доведен до последних пределов, причем организован настолько плохо, что вместо суток письма идут часто неделями и больше даже между почтовыми отделениями на расстоянии нескольких километров. Контролируется, конечно, переписка с заграницей, причем авионы из Америки приходят иногда с наклейками цензуры германской (подчеркнуто мною – M. A.) при марсельском штемпеле». От этого «иногда» в ту пору зависела жизнь Михаила Андреевича. Читатель увидит, что писал автор корреспонденций. (…) Это тогда печатал в Соединенных Штатах живший легально во Франции русский эмигрант, с которым национал-социалисты в любое время могли сделать что угодно. Каким образом эти корреспонденции проходили в Америку? Могу это объяснить только тем, что французский цензор (бывали всякие) сам в душе сочувствовал мыслям и настроениям едва ли ему известного русского писателя, — по крайней мере, многому в них. Рисковал и цензор, но он хоть мог бы, в случае провала, сослаться на недосмотр, на недостаточное знакомство с русским языком, на переобременение работой и т.п. Осоргин ни на что сослаться не мог.

Дом Михаила Осоргина

Теоретически можно было думать, что национал-социалисты следят за всем, что печатается в мире, в особенности во вражеских странах. Могли быть и доносы, их было везде достаточно. (…) Очень многие французские писатели и французы вообще (к счастью, даже громадное большинство) думали так же, как он. Но кто же так писал в занятой немцами Европе — не принимая мер предосторожности подпольной печати? Не хотелось бы повторять пошлое по форме, еще более опошленное вечным повторением слово: «безумство храбрых», — однако оно здесь уместно. Для совершенно бесправного человека, как Осоргин, выходец из воевавшей с Германией страны, каждая из его статей могла означать гибель — гибель в самом настоящем смысле слова. Помню, когда его корреспонденции стали появляться в «Новом русском слове», мы их читали с ужасом: «Ведь его отправят в Дахау», — говорили все. Как ни ценила редакция его прекрасные статьи, она их не помещала бы, если б не знала, что он на этом настаивает, что он этого требует. Они очень легко могли попасться и германскому цензору, и уж он-то, наверное, доложил бы о них куда следовало. Разумеется, гестапо имело полную возможность распоряжаться судьбой любого из трех тысяч жителей Шабри. Я думаю, что уже по самому своему происхождению, по тому, как и где эти статьи писались, они составляют настоящую гордость русской публицистики.»  (Марк Алданов)

****

Материал подготовил:  Mala Vida