День памяти Великого Мыслителя Владимира Соловьева
/1853-1900/
«…Смерть и Время царят на земле,
Ты владыками их не зови;
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви»
История Усадьбы и Санатория «Узкое» неразрывно связана с именем Великого Мыслителя, поэта и публициста, литературного критика, почетного академика Императорской Академии наук Владимира Сергеевича Соловьева (1853-1900). В этот день, 13 августа [31 июля] 1900 г., в Усадьбе кн. Трубецких «Узкое» завершился его земной путь.
С этого момента, и на протяжении вот уже 120 лет это удивительное, уникальное в своем роде историческое пространство — есть синоним пространства памяти этого Великого Человека, памяти трепетно хранимой, и воплощенной лучшими представителями научной и творческой интеллигенции в философских, литературных, исторических и поэтических произведениях. Поток их, нашими стараниями, не должен иссякнуть никогда, как вечная, поистине надмирная мысль Великого Соловьева…
В день 120-летия со дня его кончины в усадьбе «Узкое» Владимира Соловьева: современные российские философы о великом мыслителе.
Алексей Павлович Козырев — российский философ, специалист по истории философии, кандидат философских наук, доцент, заместитель декана философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова по научной работе.
Традиция празднования именно мемориальной даты, даты кончины Владимира Соловьева сформировалась постепенно, но устойчиво. Уже в 1901 году В.В. Розанов написал заметку «На панихиде по Вл. Соловьеве», а журнал «Вопросы философии и психологии» посвятил памяти члена своей редколлегии целый номер. Десятилетие было отмечено выходом сборника «О Вл.Соловьеве» в книгоиздательстве «Путь» (второй такой «персональный» сборник был посвящен только что ушедшему из жизни Льву Толстому). Даже в Париже, русские изгнанники отметили 25-ую годовщину, на заседании Религиозно-философской академии Зинаида Гиппиус возмутилась, что отец Сергий Булгаков призвал помолиться за «раба Божьего Владимира», а не как-нибудь иначе.
Соловьев занял место в первом ряду русской культуры, не в последнюю очередь потому, что у него были яркие последователи – и в философии, за ним шло целое направление «религиозно-философов», и в поэзии – мода на символизм, несмотря на пестроту и разнообразие течений русской поэзии, была в начале века налицо, и, что немаловажно, в гражданской публицистике – если «теократия» Соловьева не прижилась, то его яркие выступления в защиту гражданских прав и свобод оказались очень по сердцу «воинствующим идеалистам», готовившим и делавшим первую русскую революцию. Она по духу была соловьевской, хотя отношение его идей ко второй революции было гораздо более сложным и опосредованным. Падение СССР и отказ от официального марксизма снова происходили «под знаком Соловьева». Власть словно ощущала какую-то угрозу от умершего почти век назад философа. Тут и книжка Лосева 1983 года, чуть было не уничтоженная и сосланная подальше от Москвы. И двухтомник избранных трудов, вышедший первым изданием под редакцией Лосева и Гулыги в 1988, и, наконец, 90-летие смерти философа, панихида на могиле, репортаж о которой был показан по центральному телевидению, где отслуживший панихиду епископ назвал Соловьева «Солнцем русской философии». Вокруг Соловьева объединялись церковные диссиденты, правозащитники, христиане, которые чувствовали тесноту в рамках определенных конфессий, и те, кому Соловьев был дорог как символ интеллектуальной культуры старой России, позволявшей умному человеку сохранять относительную автономию от политического, в то же время изредка и по желанию вторгаясь в эту сферу и даже, прямо или косвенно, влияя на нее.
Но дальше история будто снова расходится с Соловьевым. Клятвенные обещания поставить ему памятник на Волхонке, во дворе Института философии, поросли мхом, как и сам камень. В 2000 году, к 100-летию смерти философа, прошла конференция, в которой С.С.Хоружий сравнил Соловьева с Царь-пушкой, которая не стреляла и с Царь-колоколом, который не звонил. Мне выпало участвовать в организации памятного ужина в санатории, в усадьбе «Узкое», где умер философ. Нам выделили деньги, и мы с Ириной Борисовой покупали продукты на рынке в Теплом Стане и везли их в «Узкое» на такси. Вместо 60 человек пришло 90. Были Аверинцев, Бибихин, Саша Носов, замечательный и так рано ушедший от нас исследователь Соловьева и Трубецких, всех уже не упомнить. И вот, словно отвечая на иронически-пророческий тон Розанова, будто о соловьевской философии будут вспоминать исключительно для диссертаций, стало появляться много диссертаций о Соловьеве. Возник даже целый научный журнал «Соловьевские исследования» — в Ивановском энергетическом университете имени Ленина, где регулярно стали проводиться Соловьевские чтения. Журнал выходит до сих пор, публикуя разные по качеству статьи, чаще провинциальных авторов, и даже целые гностические романы, которые очень по вкусу главному редактору. Но в публичном пространстве современной России более известны другие «Соловьевы». Так, скачав недавно в какой-то электронной библиотеке» «Оправдание добра», я с удивлением обнаружил в названии файла имя автора «Соловьев Владимир Рудольфович». Владимира Сергеевича Соловьева трудно представить себе ведущим телевизионное политическое ток-шоу, ну разве, может быть, подобно Владимиру Микушевичу Соловьев мог бы восседать в студии телеканала «Культура», читая свои стихи и поражая зрителей хипстерским, не сообразным возрасту, видом. Да и хвастаться тем, что «я очень богат» тот Соловьев тоже не стал бы. Он отдавал единственную шубу нищему и у него не было четырехэтажного особняка, как и вообще никакого жилья не было, просто потому что собственность, подобна греху и излишне обременительна для христианина. Дом странника там, где он ночует. В этом смысле – дом Соловьева – это «Узкое».
Сегодня история прошла определенный цикл, и возможно новое возвращение к Соловьеву. В наше время, когда ход, а может скрежет, шестеренок истории даст нам ещё о себе знать, очень важно не дать себя захлестнуть безотчётному потоку страстей и эмоций, и в то же время сохранить способность открыто и честно задавать вопросы, пользуясь навыками критического мышления, которые вырабатываются занятием философией! В отличие от иных лже-Соловьевых этот, подлинный, Соловьев может помочь нам, — и обществу в целом, на что надежда смутная, и каждому в отдельности, — отказаться от пропаганды в пользу философии, обратиться от сиюминутных выгод – к миру нравственных целей.
Вспоминается, как в 1990 году, тридцать лет назад, в эти памятные дни, я, тогда студент философского факультета, впервые читающий Соловьева, книгу за книгой, бродил по Павловску и написал там стихи, вообразив себе на минуту, что я Соловьев, что я еду в пролетке к Трубецкому, для того, чтобы поздравить его с именинами, и в болезненной горячке сочиняю стихи.
ДОРОГА В УЗКОЕ
Памяти Вл. С. Соловьева
Скорее в пролетку, в деревне ждет князь.
Москву я решился оставить.
К колесам прилипла дорожная грязь,
Дожди за Калужской заставой.
А в Узком уже зажигают огни,
А может, садятся за ужин…
А мысли все те же, а мысли – одни;
Вход в рай непомерно заужен.
Как вход в монастырь эта дверь в небеса, –
Грехи отряхни у порога
И вспомни про все, что успел написать
И что одолжил ты у Бога.
Любимая! Помнишь, Великим Постом
Ты в детстве меня навещала.
Зачем же ко мне охладела потом
И с грустью теперь провожала?
Москва! В ярком свете твоих куполов
Родится небесное племя.
Но что-то я нынче с утра не здоров,
Предчувствием мучает время.
Россия! Ужели с Востока орда
Опять осквернит твои веси?
Распятая, вновь ты воскреснешь тогда,
Когда этот мир будет тесен
Для зла, для придуманных выспренных фраз,
Для денег, греха и довольства.
Антихрист преследует сызнова нас
И мне не избыть беспокойства.
Забвенья и ты не уйдешь, Соловьев.
Забвенье в России не ново.
Но мне бы дослушать ее соловьев,
Поверить в ее Куликово!
А в Пустыньке речка опять разлилась,
И день ото дня – меньше света…
Но полно, скорее, ведь в Узком ждет князь.
Какое тяжелое лето! /Вишнёвка, 12 августа 2020 года/
***
Елена Аркадьевна Тахо-Годи – доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы филологического факультета, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова; ведущий научный сотрудник ФГБУН Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук; заведующая отделом, ГБУК Библиотека-музей «Дом А.Ф. Лосева»; Председатель Лосевской комиссии Научного совета «История мировой культуры» РАН.
В память Владимира Сергеевича Соловьева
Владимира Сергеевича Соловьева (1853–1900) не надо представлять. Каждому образованному русскому человеку это имя хорошо знакомо, потому что Соловьев – это целая эпоха в нашей культуре. Он научил наших писателей и поэтов начала ХХ столетия любить философию и интересоваться ею. Он научил наших философов философствовать по-новому. Конечно, были в России мыслители и до Соловьева, но русская философия после Соловьева стала не просто другой – она словно родилась заново: те, кто прошел школу соловьевской мысли – Сергей Булгаков, Николай Бердяев, Павел Флоренский, Семен Франк, – составили цвет не только отечественной, но и европейской философской науки.
Одним из таких духовных учеников Владимира Соловьева был и великий русский философ Алексей Федорович Лосев. С юности и до последних дней жизни он хранил к Соловьеву любовь и глубокое почтение, хотя знал мыслителя только по его работам. Как только в годы «перестройки» появилась первая возможность заговорить о Соловьеве после долгого вынужденного забвения эпохи советской власти, Лосев написал первую в СССР книгу о Соловьеве «Владимир Соловьев и его время».
Поэтому неудивительно, что в созданной в память А.Ф. Лосева в 2000 г. Библиотеке истории русской философии и культуры, ныне Библиотеке-музее «Дом А.Ф. Лосева», свято хранится память о Владимире Соловьеве: здесь есть его книги, фотографии, бюст, работы действительного члена Российской Академии художеств, Народного художника Российской Федерации скульптора В.А. Евдокимова. В стенах «Дома А.Ф. Лосева» прошли две международные конференции в честь Соловьева – к 150-летию и 165-летию со дня рождения, изданы два тома их материалов.
Удивительно другое – то, что в родной для Соловьева Москве для философа не нашлось собственного дома-музея. Все места, связанные с его жизнью, заняты совсем другими организациями: и дом, где родился Соловьев, и дом, где он жил со своим отцом – знаменитым историком и ректором Московского университета Сергеем Соловьевым. Нет в Москве и памятника Владимиру Соловьеву – одному из самых известных в мире русских религиозных философов. Там, где он должен был бы стоять, в самом начале родной для Соловьева Остоженке, напротив Храма Христа Спасителя, стоит памятник Фридриху Энгельсу. Три десятилетия назад Россия рассталась с марксистскими иллюзиями, но никто не подумает заменить памятник немецкому другу Карла Маркса более достойным русской истории памятником.
Хорошо, что в Санатории «Узкое», в бывшей усадьбе князей Трубецких, где в августе 1900 г. Соловьев скончался, пытаются сохранять память о нем. Но, несомненно, замечательный русский мыслитель заслуживает большего. Желаем успехов «Узкому» в увековечивании памяти Владимира Соловьева.
***
Александр Серафимович Скрябин, кандидат исторических наук, президент Фонда А. Н. Скрябина.
Рад, что в день памяти русского философа Владимира Соловьева в санатории «Узкое» ФНКЦ РР, в усадебном доме, где прошли последние дни великого мудреца, проходит вечер его памяти.
Нас связывают имена многих замечательных людей, бывавших в это замечательной усадьбе. Многое связано и с Владимиром Соловьевым, с творчеством и идеями которого был знаком и А.Н. Скрябин.
Есть немало свидетельств о достаточно широких философских интересах А.Н. Скрябина. Он был знаком со многими направлениями в философии – от античной до современной на то время. В его библиотеке имелись «Диалоги Платона», работы немецких философов – И.Канта, И.Г. Фихте, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, интересовался русской философией. Лично был знаком с Н.А. Бердяевым, С.Н. Трубецким, С.Н. Булгаковым, читал работы В. Соловьева.
В 1905 году Россию охватила революционная смута. Скрябин, будучи за границей. живо интересовался событиями на родине. Основной темой его рассуждений в это время становится героическая личность. Скрябин в этот период воспевает лишь символического героя. Он просит С.Н. Трубецкого записать его в члены Московского религиозно-философского общества. Именно благодаря С.Н. Трубецкому Скрябин был знаком с идеями философа В. Соловьева и по — своему они были ему близки. В понимании Соловьёвым и Скрябиным конечной цели искусства и красоты, очевидно некоторое сходство. И того, и другого не удовлетворяет искусство прошлого и настоящего, и тот и другой не считают его «пригодным» для сверхзадач, возлагаемых на него. Идеальное искусство для обоих – дело будущего. Но если философ не устанавливает сроки реализации этого идеального, абсолютного искусства, то композитор желает силой собственного музыкального гения воплотить свой идеал как можно быстрее. Мистериальные проекты композитора выступают своеобразной конкретизацией идеи философа о преображении, «пресуществлении» жизни искусством. Если первый считал, что для исполнения грандиозных задач искусству необходим союз с религией, поскольку преображение действительности возможно только при участии неземных, космических или божественных сил, то композитор представлял сам процесс освобождения Духа от материи как происходящий в себе самом, отождествляя себя с Космосом. С точки зрения Соловьёва, объединение искусств должно происходить под эгидой мистики, Скрябин же полагал основой синтеза музыку, причем своего собственного сочинения. По его мнению, никому из композиторов, кроме него самого, не под силу было осуществление мистериальных замыслов.
В день памяти Владимира Соловьева позвольте передать дружеский привет от скрябинского музыкального общества всем сотрудникам Санатория «Узкое». Сегодня благое дело объединения искусств продолжается в «Узком». Низкий поклон Вам за это. /Москва. 13 авг. 2020 г./
***
Борис Вадимович Межуев — специалист в области истории русской философии, автор более 200 научных работ, один из авторов «Большой Российской энциклопедии», кандидат философских наук, доцент.
Несколько слов в память о Вл. Соловьеве
Вл. Соловьев пришел в мою жизнь, с одной стороны, совершенно случайно, с другой, как будто глубоко закономерно. Если происходило со мной что-то, что можно было бы немного пафосно обозначить выражением «мистический опыт», то я отношу это к переживаниям Страстной недели 1987 года, года окончания школы и поступления на философский факультет Московского университета. Тогда впервые и наиболее сильно, чем когда-нибудь впоследствии, пережил я вот это чувство неожиданного соединения, сплетения разных нитей жизни – глубоко и интимно личных, но также и тех, что имели непосредственное отношение к стране и миру – в какой-то единый сюжетный клубок, который должен был развязаться именно в Великую субботу и который вдруг получал какое-то высшее освящение от того великого и постоянного, что совершается в эти скорбные и радостные дни.
И юношеские страсти, и непростые отношения с отцом, и тревоги по поводу будущего поступления, и даже какие-то квази-мистические соблазны – все это и многое другое вдруг неожиданно слилось в единую жизненную нить и все это теряло старый и приобретало новый смысл после чтения Евангелия в ночь с Чистого четверга на Великую пятницу. Эти переживания стали, наверное, главным событием моей юности и они впоследствии определили все направление моих философских занятий.
Весной 1987 года я еще не был крещен и был очень далек от церкви, и, подходя к нашей теме, я еще не читал философских работ Вл. Соловьева. И вот когда в конце того же года, уже на первом курсе философского факультета, мы с рядом моих однокашников решили отметить 125-летие со Дня рождения самого известного русского философа идеалиста небольшой студенческой конференцией. И мне выпала роль рассказать о магистерском диспуте Вл. Соловьева и его полемике с оппонентами – К.Д. Кавелиным и В.В. Лесевичем. И вот, появившись первый раз за учебу в университете в стенах фундаментальной библиотеки МГУ на Моховой, я стал читать «Кризис западной философии» и последующую полемику вокруг этой работы. Тогда у меня возникло ощущение, что я как будто бы переживаю, вновь, но уже на уровне философской рефлексии, примерно то, что испытал полгода назад в дни Страстной седмицы. Как будто кто-то спокойно и доходчиво разъясняет объективный метафизический смысл тогдашних переживаний, общих для меня и некоторых моих друзей.
Вот это романтическое, конечно, по своему истоку чувство мистической слитности, цельности всего мира, и наличие у него некоторой явно осознаваемой оси в виде земного бытия Иисуса Христа, вот это то главное, что является достоянием, отличительной чертой философии всеединства, что обеспечивает ей вечную притягательность, которую не может разрушить окончательно никакая пристрастная критика – ни со стороны науки, ни со стороны ортодоксального правоверия. Конечно, впоследствии после знакомства с историей философии стали ясны немецкие корни этих романтических идей, стали понятны их уязвимые стороны, сложность примирения идеи цельности мира с фактом его онтологической неоднородности (вся тема о. Георгия Флоровского). Но до сих пор я разделяю мысль, что без вот этой интуиции цельности, без осознаваемого – рационально и сверхрационально – единства мира по большому счету нет европейской философии и нет европейской культуры, и ее нынешний кризис обусловлен ничем иным, как отречением или, точнее, забвением этой основополагающей интуиции. И Вл. Соловьев – это философский герой, пронесший мысль об этой цельности до конца своих дней, который, как мы знаем, настиг его под сенью усадьбы «Узкое».
Уходя из жизни, он унес с собой в могилу еще одну загадку – загадку своей последней философской системы, своих незаконченных работ, своих недораскрытых и недоформулированных до логического завершения идей. Думается, «поздний» Вл. Соловьев является самой главной загадкой русской философии и удивительно, что мало кто из наших современников отваживается в нее погрузиться. Но жизнь упрямо и неизменно возвращает меня к ней, а, соответственно, ко всей той цепи событий, которая привела философа в Узкое, чтобы прервать здесь земную нить его существования. И приезжая в это замечательное место, думаешь в первую очередь о том, что в пути философа был смысл, понять который составляет уже нашу главную жизненную задачу.
***
Евгений Борисович Рашковский, историк науки и образования, русской философской мысли, один из авторов «Большой Российской энциклопедии», доктор исторических наук.
В память о Соловьеве
И впрямь – «достойно и праведно есть» отмечать 120-ю годовщину со дня ухода величайшего из наших российских философов и удивительного поэта – Владимира Соловьева. Да к тому же – и в том самом Доме князей Трубецких, где душа философа навсегда воссоединилась с Вечностью.
Достойно – помянуть попутно и тех, чьи судьбы так или иначе связаны с этим Домом. Лично для меня – это прежде всего философ Сергей Николаевич Трубецкой, историк Николай Иванович Кареев, поэт Борис Леонидович Пастернак. Все эти люди, наряду с Соловьевым, – цвет нашей культуры. И все они не получили заслуженного признания от своего Отечества ни при жизни, ни по смерти.
И потому, как мне кажется, особо ценен и почетен труд нынешних сотрудников Дворца «Узкое» по увековечению памяти этих людей. Я не верю в домыслы и догмы спиритов, но всегда ощущал, как присутствуют в этом Доме родные тени мастеров российской мысли и культуры.
Хотелось бы сказать два слова об основной философской заслуге Владимира Сергеевича.
Мы живем в падшем, расколотом, раздробленном и рассеянном мiре. Все области и формы человеческой жизни отталкиваются друг от друга, не совпадают и конфликтуют друг с другом, не размениваются одна в другую. Но, – в конечном счете, даже в этой фрагментарной и раздробленной жизни – не могут обойтись друг без друга, ибо внутренне, тáинственно – они соотнесены друг с другом и нравственно взаимозависимы в том «Положительном Всеединстве», которое, по существу, и есть философский образ Царства Божия.
Отсюда – и такая озабоченность Соловьева ценностью жизни, бережением жизни, бережением людей, природы и культуры. Озабоченность ценностью человеческой свободы. И отсюда же – его непримиримое отношение к любым формам глумления над человеком, культурой, природой.
Умирая в усадебном Доме, Владимир Сергеевич молился о будущих судьбах людей. О наших с вами судьбах. И вот почему – именно в нынешнее время – хотелось бы закончить словами Блока, обращенными к памяти Пушкина:
Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе! Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе!..
Эти слова Блока могут быть сполна отнесены и к памяти Владимира Сергеевича Соловьева. /13.08.2020./