Елизавета Фокскрофт. Моя встреча с Александрой Львовной Толстой

Елизавета Фокскрофт. Моя встреча с Александрой Львовной Толстой

/Александра Львовна Толстая ( 1884 — 1979) — общественный деятель, литератор, правозащитник. Отец – граф Л.Н. Толстой.
Мать – Софья Андреевна Толстая/

****

Мы встретились в Нью Йорке в шестидесятых годах. Будучи главой русского отдела в университете Южной Африки в Претории я прилетела в США, чтобы лучше ознакомиться с пре­подаванием русского языка и литературы в американских университетах.  В тот, как оказалось потом, знаменательный для меня день я сидела в кабинете одного из доцентов в русском отделе, который рассказывал мне, как он и многие другие русские были спасены от репатриации после второй мировой войны исключительно благодаря усилиям Александры Львовны и её сотрудников.
«По приезде сюда, я был представлен Александре Львовне Толстой и первые месяцы, пока не нашлась мне работа по специальности, провел на Толстовской ферме. Какая замечательная женщина! Сколько она сделала добра! Вы с ней не знакомы?».

Александра Толстая. в отцом в Ясной поляне

«Нет, но я много слышала о ней от моей тёти, которая её хорошо знала и также от настоятеля нашего русского пра­вославного прихода в Иоганнесбурге о. архимандрита Алексея. Он даже просил меня передать ей привет, если бы у меня была возможность с ней повидаться».
«Так чего ж вы ждёте? Ведь штаб-квартира Толстовского Фонда в Нью Йорке и Александра Львовна почти всегда здесь. Отчего вам не позвонить ей сразу же?». И не давая мне времени одуматься, он набрал номер телефона и передал мне трубку.

Адрес фонда: Tolstoy Foundation ® • 104 Lake Road • Valley Cottage, NY 10989

«Кто говорит?» — спросил не очень дружелюбный голос, по- английски. Я назвалась по-русски.
«Что вы хотите?». «Я хотела бы свиданья с Александрой Львовной». «С какой целью? Вы журналистка или собираетесь обратить­ся к ней с просьбой о материальной помощи?»
«Ни то ни другое. Я преподаю в университете в Южной Африке, где и живу и просто очень хотела бы с ней позна­комиться».
Наступило молчание. Моя собеседница очевидно просматри­вала записную книжку интервью Александры Львовны. Наконец я вновь услыхала её голос.
«Будьте здесь в четверг, такого-то числа, ровно в четверть третьего. Это будет как раз через три недели».
«Я очень сожалею, но для меня это совершенно невоз­можно».
«Как так? Александра Львовна очень занята. Многим прихо­дится ждать месяцами. Вам повезло, что мне удалось втиснуть вас и так».
«Я улетаю обратно в Южную Африку завтра».
«Вот как! А когда ж вы собирались повидаться с Алек­сандрой Львовной. Уж не сегодня ли?».
«Сегодня для меня единственный возможный день».
«Вы, быть может, воображаете, что дочь Толстого сидит тут только для того, чтобы удовлетворять праздные желания посети­телей как вы и принимать их когда это им вздумается!».
«Я только сегодня узнала, что Александра Львовна в Нью Йорке и решила попробовать повидать её. Если так суждено — выйдет, а если нет — значит не судьба!.. Простите, пожалуйста, что я побеспокоила вас». И я собиралась повесить трубку. «Подождите минутку. Я посмотрю, может быть, в виду того что вы издалека и не сможете снова приехать, мне удастся урвать минут десять для вас сегодня».
Я ждала. «Сейчас половина первого. Если вы будете здесь точно в два часа, то сможете побыть десять минут у Александры Львовны — не больше. Предупреждаю вас, таково условие, не больше. Вы должны понять, что — ни ей ни мне, её помощнице, неловко как бы выгонять вас. Я и так делаю вам очень большое одолжение из-за ваших особых обстоятельств. Итак вам всё ясно?».
«Совершенно. Благодарю вас от всей души».

Александра Львовна Толстая

Без двух два я позвонила в 989 Восьмой авеню. Молодая машинистка повела меня к сотруднице Т.А. Шауфусс. «Ну, по крайней мере, Вы хоть точно вовремя пришли, помните, что я вам сказала».
Голос её звучал более милостиво и она направилась к двери кабинета Александры Львовны. Постучав и получив ответ, она открыла дверь, пропустила меня вперёд и ушла.
Я стояла на пороге светлой, не очень большой комнаты. Слева от входа, насколько я помню, было несколько стульев. Справа же поперёк задней части кабинета стоял объёмистый письменный стол. За ним сидела младшая дочь Толстого, поразительно похожая на портреты своего отца. Те же неправильные черты лица, высокий лоб и проницательные голубые глаза. Брови её были слегка сдвинуты. Она не пригласила меня сесть, а, взглянув вопросительно на меня, сказала: «Что вам угодно?»
«Вам шлёт привет настоятель нашей русской Зарубежной церкви в Южной Африке о. архимандрит Алексей, который давно вас знает».
«Я не знаю никакого отца архимандрита Алексея», — ответила Александра Львовна слегка высокомерно (позднее я узнала, что она знала его до пострига в монахи под именем Александра).
В тот момент мне стало ясно, что она подумала, что это просто предлог с моей стороны, чтобы, быть может, хвастнуть потом, что я познакомилась с дочерью Толстого. Она пристально смотрела на меня и мне казалось, что я читаю её мысли. — «Ну, повидала дочь Толстого и довольно с тебя». Было очевидно, что она ждала, чтобы я откланялась. И двух минут было довольно для какой-то самозванки.
Но вместе того, чтобы выйти, я закрыла дверь и, сделав шаг вперёд, сказала ей. «Есть еще другая причина, почему я хотела познакомиться с вами».
«Какая же это?» — спросила она, чуть-чуть надменно.
«Моя тётя рассказывала мне много о вас. Вы были вместе с ней в тюрьме после революции».
Она не двинулась с места, но выражение её лица измени­лось. Она смотрела теперь с глубоким вниманием.
«Вы говорите, я была с ней в тюрьме? Как звали вашу тётю?»
«Тамара Каульбарс».
»Тамара Каульбарс? — повторила она. — Ваша тётя? Неужели?»
Я наклонила голову. Александра Львовна вскочила с своего места, бросилась вдруг ко мне и, тряхнув меня за плечи, заго­ворила скороговоркой…
«Где она, ваша тётя теперь? Узнав, что ей также удалось выехать за границу, я пробовала её найти, писала ей, предлагала сразу же послать ей аффидэвит, но никогда не получила ответа…. Вы знаете, кто она такая, ваша тётя? — я молчала. — Это святая женщина! Где она сейчас? Почему вы сразу не сказали, что вы её племянница?».
Александра Львовна усадила меня на стул и села рядом.
«Говорите скорее. Не держите меня в неизвестности».
«Тётя Тамара ослепла уже несколько лет тому назад и скончалась в одном доме для престарелых под Парижем».
Весь пыл нетерпения покинул Александру Львовну. Она перекрестилась и тихо произнесла: «Я опоздала, сбылась воля Господня. Да упокоит Он светлую душу её…» Она молчала не­которое время и затем снова обратилась ко мне.
«Отчего вы не обратились ко мне раньше, хоть бы напи­сали. Я сделала бы что угодно для неё».
«Потому что это было бы против воли тёти. Она верила в милость Божию, жила для других и ничего не искала для себя».
«Да, это правда. Такой она была уже в тюрьме. Такие люди, как она, не меняются». Она глубоко вздохнула.
В этот момент приоткрылась дверь и сотрудница Александры Львовны грозно взглянула на меня, указывая на свои часы. Дочь Толстого сделала ей знак не тревожить её. Дверь бесшумно закрылась.
Долго сидела Александра Львовна, смотря куда-то вдаль, и наконец снова заговорила.
«Вы были еще ребенком и не можете помнить всех ужасов революции и гражданской войны. Вы не можете себе вообразить, что представляли из себя советские тюрьмы уже в то, ныне далёкое, время. Политических якобы преступниц, вроде вашей тёти и меня, сажали вместе с уголовными и проститутками. Мы не имели никаких прав. Озлобленные против «буржуек» они отнимали у нас теплую одежду зимой, нашу жалкую пищу и на­смехались над нами, поощряемые в этом нашими охранниками. То были, главным образом, озверелые парни, но бывали среди них еще такие, которым стыдно было выслушивать неприличные предложения и видеть циничные жесты таких, тоже потерявших всякий стыд, беснующихся, ожесточенных женщин.

Александра Львовна Толстая

Каждый день прибывало всё больше заключенных. Не хватало мест. Многих отсылали в другие тюрьмы, в провин­цию, со временем в лагеря. Но был еще более простой способ. На перекличке вызывали одних с вещами, других без вещей. Последнее значило расстрел. В расход брали только политичес­ких и никогда никто не знал, когда наступит его черёд…
То был своего рода ад. Физические лишения: голод, холод и так далее не были самым страшным — даже не страх смерти, которая сторожила нас и витала вокруг, но явилась бы своего рода избавлением. Самое страшное было потерять свой подлин­ный человеческий облик.
Казалось не было никакого выхода, и я даже думала о само­убийстве, хотя знала, веря в Бога, что такой исход был соблазном и что надо бороться с этим искушением.
И вот однажды, когда я была на грани отчаяния и стояла одна в толпе чуждых других, ко мне подошла довольно моложавая с виду, рыжеволосая женщина. Она протянула руку мне, говоря: «Я знаю, кто вы. Меня зовут Тамара Каульбарс. Я знаю, что у вас в мыслях и на душе. Я сама прошла через то же и вот хочу вам сказать только одно: если полностью довериться воле Божьей и Его милосердию, то может все быть хорошо, где бы вы ни были, что бы ни сделали с вами. Веруя, всё можно перенести». Говоря это, она смотрела мне прямо в глаза. Я по­чувствовала прилив новых сил и какую-то благодать, которая через неё нисходила и в меня…
Эта встреча была началом нового восприятия всего происхо­дящего вокруг и во мне самой… Наши нары были рядом. Падая в изнеможении на наши мешки, набитые сбившейся соломой, после изнуряющего весь организм в нечеловеческих условиях рабочего дня, мы делились всем, что было на душе… Да, то были подлинно проблески во тьме…».
Дверь снова приоткрылась.
«Спасибо, я знаю, который час, но, пожалуйста, не тре­вожьте меня пока. Тут особые обстоятельства». Дверь закрылась.
«Как странно, — продолжала Александра Львовна, — если бы вы не упомянули имени вашей тёти, то у нас с вами не было бы и встречи. Меня посешают не только нуждающиеся в помощи, для которых я готова сделать что могу, но и просто любопытные из-за моего отца, а потом часто пишут обо мне статьи и рассказывают всякие небылицы… Эта встреча сегодня погружает меня вновь в былое, так далеко отошедшее как будто, но подсознательно всегда живущее своей обособленной жизнью в недрах моего я…».
Она стала говорить о себе, о своём беспокойстве о будущем Толстовского Фонда, о перспективах и будущности русских беженцев в рассеянии, о смысле всех пережитых испытаний на родине и на чужбине… Я сидела молча, слушая её. Мне казалось, что она забыла обо мне вообще и делилась всем теперь вслух с моей покойной тётей. То было излияние благородного русского сердца…
Где-то пробило пять часов.
«Дорогая Александра Львовна, у меня свидание с одним профессором в четверть шестого. Я не знаю его лично и не могу опоздать. Простите меня. Мне так не хочется уходить от вас…».
Она быстро поднялась. Я последовала её примеру. Мы стояли друг против друга. Она мягко положила руки на мои пле­чи говоря: «Вы живете в Южной Африке. Это на краю света от нас. Когда-то во время англо-бурской войны мой отец и все мы в Ясной Поляне читали все донесения с театра военных действий в Южно-Африканских республиках. Русские симпатии были на стороне жертв агрессии — буров. Всё это было давным давно… Там наверно всё совершенно иначе теперь. Это ведь неза­висимая страна… Время от времени мы читаем о беспорядках, даже мятежах среди вашего не белого населения… Вы не боитесь возвращаться туда? Разве это необходимо для вас? Вам легко можно было бы устроиться и здесь».
«Я вышла замуж за южноафриканца английского происхождения. У меня семья там. Это теперь как бы моя страна».
«Я понимаю всё это, но не тревожит ли вас мысль, что ваши менее цивилизованные  жители из чернокожих могут решить отделаться от своих белых покровителей и, зажарив их на сковородках, полакомиться ими?».
Я только улыбнулась. Что я могла сказать ей в ответ?
«Да, — добавила она задумчиво, — у каждого из нас свой жизненный путь, только никто из нас не знает, что ждёт его впереди… «.
Затем она добавила снова, как бы придя в себя.
«Я не хочу, чтобы вы опоздали из-за меня, но хочу попросить вас пообещать мне что-то».
«Если это возможно».
«Вполне. Если там у вас разгорятся страсти и наступит опасность для жизни, пожалуйста, тотчас же пришлите мне те­леграмму. Я же, получив её, пошлю вам аффидэвит на вас и вашу семью для въезда сюда. Имя Толстого всё же значит что-то еще в некоторых местах!».
Александра Львовна перекрестила меня, обняла, поце­ловала и, подтолкнув слегка, направила к двери. Последние её слова были: «Сохрани вас Господь и Его пресвятая Матерь от всякого зла».

Я никогда больше не встречалась с Александрой Львовной. Когда я еще два раза прилетала в США, я не сообщила ей об этом. Встреча с ней была такой благодатной, как бы даром свыше, что я хотела сохранить ее во всей её цельности в моей памяти.
Позже я послала ей описание моей поездки в Россию с повествованием о встречах с людьми и о посещении разных церквей. То были люди, которые, несмотря на преследования, не только не потеряли, но углубили свою веру в Бога и Его промысел.
В ответ я получила очень сердечное письмо от Александры Львовны, хорошо помнившей нашу встречу. Теперь, когда она отошла в иной мир, это письмо, которое я сохранила, стало мне еще дороже.

*****

Автор: Елизавета Фокскрофт, 1979. Опубликовано в  Новом журнале. № 138, 1980 



Дополнительные материалы:

Читать: Александра Толстая. «Жизнь с отцом»


Архив:

Из воспоминаний А. Невежина: предсмертное посещение Львом Толстым Оптиной Пустыни

http://muzeemania.ru/2018/12/17/%d0%bb%d0%b5%d0%b2-%d1%82%d0%be%d0%bb%d1%81%d1%82%d0%be%d0%b9_%d0%bd%d0%b8%d0%ba%d0%be%d0%bb%d0%b0%d0%b9-%d0%b1%d0%b5%d1%80%d0%b4%d1%8f%d0%b5%d0%b2/