Михаил Гробман. О Малевиче

/Михаил Гробман — художник, поэт, теоретик русского искусства, активный участник Второго русского авангарда, один
из основателей новой российской культуры послесталинского периода./
****
Казимир Малевич отправляется в творческую экспедицию. 1902-1904
Малевич умер, прах его скрыли и забыли о нем. Живая душа Малевича скитается с тех пор, но нет ей любви и нет ей родственности. После лет забвения взяли имя Малевича, облепили разноцветными бумажками, и если бы могли откопать его тело — то сожрали бы его, как лакомое и модное блюдо.
Малевич — мода, Малевич — предмет рыночных спекуляций, Малевич — тема литературных антропофагов — такого Малевича нет, не было и не будет. Подлинный Малевич — революционер и пророк — до сих пор наглухо скрыт от глаз и пальцев сытых интеллектуалов.
Чтобы понять Малевича, необходимо понять дух и букву революционно-мистического созидания мира.
Основная и грубая ошибка всех, почти без исключения, исследователей русского авангарда та, что они, как некогда Линней в естествознании, определяют духовную связь явлений искусства по внешним формальным признакам, не понимая внутренней логики направления. Таким образом, Малевич попал в конструктивисты, в те самые конструктивисты, которые были не только чужды Малевичу, но и более того, он боролся с ними всю жизнь. Нет ничего удивительного, что наше потребительское общество, в лице потребительски настроенных историков искусства, предпочитает считать Малевича праотцом холодильника или сушилки для волос и полностью игнорирует и не понимает того факта, что Малевич является одним из пророков XX века.
Величие конструктивизма — в его революционной практике. Конструктивизм есть борьба с аристократической вычурностью, конструктивизм есть знак высшего развития капиталистического общества, конструктивизм и социализм — родные братья. ’’Конструктивизм — стройное дитя индустриальной культуры’’, — говорит Алексей Ган. Конструктивизм видоизменяет формы, он работает бескорыстно — во имя социального идеала. Конструктивизм в состоянии построить дом для не родившегося еще человека, ибо конструктивизм пришел из науки, из точной мысли, из технологии. А наука бесстрастна, ибо она намного обогнала человечество, и ее не волнует, что атомной энергией распоряжаются орангутанги и что программы электронносчетным машинам дают носороги. Величие конструктивизма, как и величие юриспруденции, в том, что они работают на общество, но независимы от него. Конструктивизм есть Божественное орудие, но только орудие, не более того. Конструктивизм не вмешивается во внутреннюю духовность человечества, он только создает материальные формы, максимально удобные для цивилизации.
Малевич и супрематизм — все иначе, все наоборот. Линия у Малевича — это не признак логики, это признак духовной чистоты. Черный Квадрат Малевича — это символ духовного строительства, не физического. Малевич — есть плоть от духовной плоти и кровь от духовной крови Библейских пророков. Поиски Малевича — это поиски Бога, далекие от поэзии технологической мысли; и не потому, что Малевич презирал или игнорировал технологию, но потому, что он стремился к переустройству, прежде всего, внутреннего мира человека. Конструктивизм — есть мера, Малевич стремился к безмерному.
Казимир Малевич. Две крестьянки. 1928-1930
’’Ничего отдельного не существует и потому нет и не может быть предметов и вещей и потому безумна попытка достигать их’’, — говорит Малевич. А Татлин в это же время двигается к вещи, к предмету, к практической эстетике, ибо верит в ее благотворное влияние на общество.
’Первый лозунг конструктивизма — долой спекулятивную деятельность в художественном труде’’, — прокламирует А. Ган. Малевич же настаивает, что искусство не есть делание вещей, но в первую очередь — спекулятивное мышление. Искусство-мысль против искусства-вещи.
В то время как конструктивисты объявили ’’непримиримую войну искусству” (А. Ган) и провозгласили «интеллектуально-материальное производство» (А. Ган), Малевич объявил непримиримую войну вещи, во имя чистой Божественной мысли. Когда Малевич говорит: «Ниспровержение старого мира искусства да будет вычерчено на ваших ладонях», — это не есть отрицание стиля во имя иного стиля, не есть ломка вещи во имя новой вещи, как у конструктивистов, — это есть ниспровержение искусств, цель которых — вещь. То есть, по Малевичу — конструктивизм — это тоже старый мир искусств, ибо борьба конструктивизма с барокко вытекает не из разницы духовных структур, но из Эдипова комплекса новой культуры.
Конструктивисты были великими детьми своего времени, детьми новой социально-идеологической эпохи. Конструктивисты родились в недрах капиталистического искусства, чтобы объявить войну родившему их чреву. Малевич, при всей его связанности и неразрывности с революционной эпохой, есть тип провидца и жреца, духовному взору которого раскрыты вневременные перспективы человеческого бытия. Конструктивизм есть строительство нового мира в муках отрицания, супрематизм — принципиально отличная от стандарта установка. Супрематизм есть своего рода художественный иудаизм, не имеющий и тени соприкосновения с языческим поклонением вещественному миру. Супрематизм есть путь к Богу. Мир в слепоте своей не увидел, что Малевич давно вышел за пределы искусства, Малевич построил визуально-мистическую систему, цель которой — моральное усовершенствование и движение по пути к Абсолюту. После раннего христианства, Малевич есть второй опыт проникновения идеи абсолютного Бога в языческую среду. И снова, как некогда, это произошло во время наибольшей духовной смуты и неопределенности в жизни человечества.
’’Что же возможно обнять, когда не существует ни линии, ни плоскости, ни объема; нет того, что возможно обмерить, и потому геометрия — условная видимость несуществующих фигур», — так Малевич возвращает геометрию из области вещности в область чистых и абсолютных мистических переживаний.
«Человек, держащий зерно, держит вселенную и в то же время не может ее разглядеть…», — говорит Малевич. Черный квадрат — есть то же зерно, которое, являя собой вселенную, до сих пор скрыто от глаз досужих исследователей, которые пытаются вдолбить в наши головы, что этот самый «черный квадрат» не что иное, как первоначальный эскиз чернильницы, унитаза или парохода, то есть конструктивный элемент, позволяющий построить вышеозначенные предметы.
Казимир Малевич на выставке художников РСФСР, Ленинград, 1932
«Природа скрыта в бесконечности и многогранности и не раскрывает себя в вещах…«, — этим Малевич сказал многое, в этих словах кроется и его отношение к философии технологии.
«То, что мы называем действительностью — бесконечность, не имеющая ни веса, ни меры, ни времени, ни пространства, ни абсолютного, ни относительного, никогда не очерченного в форму. Она не может быть ни представляемою ни познаваемою», — такими словами Малевич прощается со своей бывшей профессией художника, и отсюда начинается таинственный путь, роднящий его с монахами Рублевым и Савонаролой. Конструктивизм повернул искусство лицом к жизни, супрематизм есть поворот искусства к Вечному.
«Через все свои производства он (человек, М.Г.) в надежде достигнуть Бога или совершенства собирается достигнуть трона мысли как абсолютного конца, на котором он уже не как человек будет действовать, но как Бог, ибо он воплотится в него, станет совершенством», — вот ключ к тому, как понимал Малевич свою работу. Искусства и производства есть в понимании Малевича пути к достижению духовного совершенства, то есть пути к человеку и сверхчеловеческому обществу. Там, где конструктивисты останавливаются, совершив гигантскую работу — Малевич продолжает свой путь, не останавливаясь ни на минуту. Конструктивизм есть чистое мечтание и работа молодости, супрематизм — зрелая мистическая программа совершенствования.
«К абсолютной мысли движется человечество через свои производства…», — так Малевич возвышает вещь и так определяет ее временное и второстепенное место. В этих словах кроется одна из причин, почему у себя в стране Малевич до сих пор остается объектом наиболее ожесточенных нападок. Советские партийные идеологи, как это ни парадоксально, выказывают большую интеллектуальную зрелость, чем западные историки изобразительного авангарда. Малевич не признан в России, несмотря на тотальные реабилитации целых художественных стилей 20-х гг., потому что в Малевиче за художником партийные власти видят революционного философа-мистика, идеологически вредного им и опасного. «И думается многим, — говорит Малевич, — в особенности социалистам, что искусство для того, чтобы писать понятные бублики — тоже полагают, что автомобили и вся техническая жизнь служит только для удобства экономического харчевого дела”.
Казимир Малевич. Чайный набор. 1923
’’Совершение актов в чистой мысли достигнет того, что мысль будет средством перевоплощений…”, — так Малевич погружается в пучину практической мистики, так он словом и делом преодолевает насильственные рамки системы, имеющей предел, так Малевич понимает искус боготворчества в Библейском духе. И супрематические построения Малевича, есть не что иное, как та же самая попытка преодоления времени и пространства визуальными средствами, то есть опыт воспитания сверхчеловеческого сознания, и он неоднократно пишет об этом и подчеркивает это, и вместе с этим, следовательно, прямо противополагает свое учение идеологии конструктивизма.
Малевич идет дальше и отождествляет поклонение технологии — язычеству, где место божка заняла фабрика или научная мысль, преодолевающие физическую слабость человечества. Малевичу, как подлинному мистику, глубоко чужд дуализм такого состояния, где религия занята проблемами духа, а технология есть голое тело физической жизни. Духовное и материальное у Малевича есть нечто единое и непротиворечащее друг другу, то есть начала не враждебные, но существующие в целом и неделимом. Расшифровка зримого и осязаемого мира — есть расшифровка духовных и вечных проблем бытия. Проблемы Малевича — это проблемы религиозного философа, но не социального работника — в этом кардинальное отличие супрематизма от конструктивизма. Прямой угол, линия, круг — это лишь общие исходные материалы двух великих движений мысли — супрематизма и конструктивизма, но цели различны, методы различны, и только стиль кажется тождественен незрячим. «Итак, один человек строит жизнь или здание на материальном законе или реальности, другой — на духовном, и оба видят, но видит материалист то, что человек с духовным реализмом строит здание без крепкого фундамента, даже вовсе не верит, что существует фундамент; другой то же видит у материалиста, в результате, объективной реальности для них не существует, у каждого своя субъективная”. Выход из тупика субъективизма Малевич видит в возвращении к религиозному сознанию с багажом технической мысли.
“Одинаково высоко Бог совершенства Религиозного и Гражданского техникумов”, — это идея мистического единства мира ставит Малевича над христианским дуализмом и над языческой страстью социализма (выразителем коей страсти был конструктивизм).
Малевич создал термин «возбуждение» — и этот термин является ключом для понимания идеи супрематизма как стиля, отличного от других геометрий.
Советская супрематическая фарфоровая тарелка, Казимир Малевич, Государственный фарфоровый завод, около 1923 г.
Опыт конструктивизма весь построен на высшей логике, ибо по мысли конструктивиста логическая структура организованного пространства ведет к нравственному и социальному счастью. В геометрии конструктивисты нашли альтернативу несправедливости, в точных формах, наполненных краской, воздухом и солнцем, конструктивисты искали лекарство от человеческих несовершенств. Принцип конструктивных построений противоположен пластическому опыту доконструктивистского мира. Там земное тяготение — было враг. Там ошибка вавилонского строительства — насилие над телом, пренебрежение к земле, ненависть к весу, попытка всеми средствами (а средства не были найдены) оторваться от земли — и в итоге — нечеловеческая нежилая красота готики и ложь барокко. Вектор борьбы был всегда — к небу. Конструктивисты первые освободились от «вавилонского» комплекса, от «небесной паранойи». Конструктивисты внесли в мир парадоксальный, на первый взгляд, вектор — к земле. Конструктивисты были первыми не постыдившимися своей матери Геи, и она не замедлила дать им, как Антею, новый стиль, новую свободу, новую силу. Там, где люди пытались преодолеть силу земного притяжения, конструктивисты заставили ее работать на себя. Раньше в воздухе висели только ангелы; конструктивисты повесили в воздухе целые организованные комплексы. Земное тяготение обернулось другом человечества. Малевич со своим термином «возбуждения» и своим пластическим опытом, равно далек как от Вавилона, так и от преодоления «вавилонского» комплекса. Пластическая динамика Малевича никогда не нарушает линию земного притяжения и никогда не движется согласно с ней. Даже в ранних работах Малевича мы наблюдаем космогонические композиции, базирующиеся на внутренних волевых связях. Возбуждение есть та сила свободного волетворчества, которая уподобляет человека Богу. Так Малевич терминологически интерпретирует Библейское «по образу и подобию Божьему».
Казимир Малевич Мистический супрематизм (черный крест на красном овале). 1920
В любом творчестве композиция является наиболее прозрачным и объемлющим отражением миросозерцания. Диагональная динамика Малевича есть отражение философии возбуждения, а в мнимом параллелизме композиций Малевича кроется отрицание логики во имя интуиции. Но наиболее важным и скрытым элементом супрематической композиции является движение вне логики центра притяжения, которое выражается в систематизированной энергетической вибрации плоскости как пространства. Плоскость, преобразованная в энергетический сгусток, материя, волей человека преображенная и приближенная к Истине, воспринимаемая не только глазом, но и душой, магически апеллирующая — вот что кардинально отличает практическую мистику Малевича от социоматематики технологистов.
«Погоня за совершенной культурой напоминает мальчика, выдувающего мыльный пузырь…’’, — так Малевич определяет мир искусства во имя искусства. Малевич бросил наше сознание за пределы детских игр с искусством, за пределы утилитаризма и потребительства, за пределы царства вещи.
’’Сегодня интуиция мира меняет систему нашего зеленого мира мяса и кости, происходит новый экономический порядок сложения рытвин нашего творческого мозга для совершения дальнейшего плана своего продвижения в бесконечное, в том лежит философия современности, по которой должны двинуться наши творческие дни’’, — эти слова Малевича продолжают быть актуальными и в наши дни.
****
Автор: Михаил Гробман. Иерусалим, 1979 год.


Дополнительные материалы:

Присоединиться к нам на FB

Помочь копейкой выжить проекту в криминальной России 

 

 

 


 Архив: