Сергей Ауслендер. Воспоминания о Николае Гумилеве

 Ауслендер Сергей Абрамович.
Воспоминания о Николае 
Гумилеве

/Ауслендер Сергей Абрамович (1896-1937) — прозаик, критик, драматург. Сотрудник «Аполлона» и близкийзнакомый Гумилева в конце 1900-х годов. Арестован 22 октября 1937 года. Обвинён в антисоветской агитации и пропаганде. 9 декабря 1937 года «тройкой» при Московском областном управлении НКВД приговорён к расстрелу. Виновным себя не признал. Казнён 11 декабря 1937 года. 9 августа 1956 года реабилитирован посмертно./
Летом 1908 г. я жил у родных в Новгородской губернии с Кузминым. Тогда мы впервые обратили внимание на рассказы в газете «Речь» за подписью Гумилева1. На его стихи мы не обращали тогда никакого внимания. И вот нам захотелось узнать, кто этот Гумилев. Мы слышали только, что это какой-то чудак, живущий в Париже, близкий, кажется, к кружку Мережковских, кружку для нашей группы совершенно чуждому2.
Вернувшись после лета в Петербург и случайно узнав в редакции шебуевского журнала «Весна», что у них печатаются стихи Гумилева3, я спросил, где он сейчас находится. Мне сказали, что в Петербурге. Тогда я просил передать, что хочу с ним познакомиться.
В эту осень я жил на Вознесенском проспекте, 27, в лечебнице моего дяди. Это была полуказенная фантастическая квартира с большими неуютными комнатами. Через несколько дней приходит ко мне снизу швейцар сказать, что меня хочет видеть один господин.
— Какой господин?
— Из таких, какие к вам не ходят.
Я был тогда студентом, и у меня бывали главным образом товарищи по университету. И когда в эту несуразную квартиру вошел Гумилев, я понял швейцара, — ко мне действительно не ходили такие господа. Я увидел высокую фигуру в черном пальто, в цилиндре, утрированную, немного ироническую. Было что-то жалкое в этой модности. Сначала с ним было очень трудно. Я был еще молодым студентом, хотя уже печатался тогда. Но вот явился человек, которого я не знал; сразу взявший тон ментора и начавший давать советы, как писать. Кроме того, он был очень безобразен. Передо мной было лицо, похожее на лицо деревянной куклы, с неправильным, как бы стеклянным глазом, некрасивый нос, всегда воспаленный, странный голос, как я думал сначала — умышленно картавящий, и надменность во всем. Первое впечатление было неприятное. Просидели мы долго, впечатление сглаживалось, но Гумилев все еще был накрахмаленным. Я сказал, что вечером буду на среде Вячеслава Иванова4, и он
выразил тоже желание поехать со мной, но с таким видом, точно он делает это из уважения к Вяч. Иванову.
Сергей Судейкин. Пастырь и овчарка.   1915
Вяч. Иванов в то время был общепризнанным поэтом, и мы все его очень ценили. Тогда, после смерти Зиновьевой-Аннибал5, он жил уединенно, среды бывали более интимные, чем прежде, и он просил, чтобы к нему не приводили новых участников, не предупредив его. Поэтому я сказал Гумилеву, что надо позвонить по телефону и спросить разрешения приехать. Он это принял обиженно, сказав, что он поэт, и кому же, как не ему, быть на средах. Я вызвал Веру Константиновну [В. К. Шварсалон (ред.)] (жену Вяч. Иванова)6 и хотя она говорила, что неудобно приезжать без предупреждения, но я все-таки упросил ее, сказав, что Гумилев сидит сейчас у меня, такой чопорный, и что трудно отказать ему.
Близился вечер. Впечатление все более сглаживалось. Гумилев говорил о своей поездке в Африку, рассказывал, что живет в Царском Селе и изъявил желание, чтобы я приехал к нему. Я ответил, что это далеко и что у меня вряд ли найдется время. На это он холодно и официально заметил, что, если я хочу продолжать знакомство и его видеть, то он надеется, что я выберу дли этого время. Мне же это было чуждо постольку, поскольку всякие визиты не соответствовали богемным обычаям тогдашней нашей компании. И вот мы приехали к Вяч. Иванову. Выйдя на улицу, я начал торговаться с извозчиком. Гумилев по-французски заметил, что он этим шокирован, и просил меня садиться. Но тут же сказал, что у него нет с собою денег и что он просит меня довезти. Связь этой светскости с богемностью, то что он так просто признавался, что у него нет денег мне понравилась. Тем более, когда он добавил, что ему негде сегодня ночевать в Петербурге и что он вынужден остаться у меня.
Я не помню всего вечера на башне. Помню, что Гумилев читал стихи и имел успех. Вяч. Иванов по своему обычаю превозносил их. Гумилев держался так, что иначе и быть не может.
После вечера мы вместе вернулись ко мне. Когда он снял свой сюртук и манишку, на нем осталась полосатая рубашка (почему-то она мне ясно запомнилась). Я нашел в шкафу черствую булку и много вина. Мы сидели на диване, и тут я увидел другой лик Гумилева.
*****
Затем последовала зима, особенно тусклая, с литературными событиями и передрягами. Я помню стиль легкомысленного высмеивания. Тут подвизались Кузмин, Сомов7, Потемкин и другие. Страшно издевались над всеми, сплетничали, и Гумилева в первый раз встретили издевкой над его внешним видом.
Кто-то из этой компании насплетничал ему, будто бы я рассказывал, как он приехал ко мне ночью, что у него есть стеклянный глаз, который он на ночь кладет в стакан с водой. Страшно глупо!
В это время мы долго не виделись с ним, и я долго не знал об этой сплетне. Приблизительно в феврале 1909 г. Евреинов ставил «Ночные пляски» Сологуба, где все роли исполнялись литераторами. Участвовали — Городецкий, Потемкин, я, Кузмин. Пригласили и Гумилева — он согласился. В пьесе были какие-то принцы, принцессы, негры и пр. На одной из генеральных репетиций было очень весело, много пили. Гумилев подошел ко мне и с видом вызывающего на дуэль сказал, что нам нужно, наконец, объясниться. Я удивился. Он пояснил, что ему известно то, что я распространяю  про него. Я рассмеялся и сказал, что это глупая сплетня, он сразу поверил, переменил настроение, и мы весело пошли смотреть балерин, которых привез для балетных номеров Фокин8.
В этот вечер большая часть участников перепилась. Все сидели на сцене за длинным столом. Гумилев разводил руками и произносил какие-то звуки. Я ему подсказывал слова. Публика свистала. Спектакль кончился скандалом, потому ли, что не удался, потому ли, что это была модернистическая постановка — не знаю9.
*****
С этих пор начался период нашей настоящей дружбы с Гумилевым, и я понял, что все его странности и самый вид денди — чисто внешний. Я стал бывать у него в Царском Селе. Там было очень хорошо. Старый уютный особняк. Тетушки. Обеды с пирогами. По вечерам мы с ним читали стихи, мечтали о поездках в Париж, в Африку. Заходили царскоселы, и мы садились играть в винт. Гумилев превращался в завзятого винтера, немного важного. Кругом помещичий быт, никакой Африки, никакой романтики.
*****
Весной 1909 года мы с ним часто встречались днем на выставках и не расставались весь день. Гуляли, заходили в кафе. Здесь он был очень хорош, как товарищ. Его не любили многие за напыщенность, но если он принимал кого-нибудь,  то делался очень дружным и верным, что встречается может быть только у гимназистов, в нем появлялась огромная нежность и трогательность. В то время был задуман «Аполлон». В его создании Гумилев сыграл главную роль. Он познакомился с Сергеем Константиновичем Маковским, которому очень импонировал своей светскостью, французским языком и цилиндром. Он собрал у себя Куpмина, меня, Волошина, Маковского и других и показывал нам Анненского, которого мы, к стыду своему, тогда совершенно не знали.
Сергей Судейкин. Две женщины
Маковский был совершенно неграмотным в области современной литературы и очень пленился, узнав, что существует такая модернистская литература. Гумилев имел большое и твердое воздействие на него. Вообще он отличался особенными организационными способностями и умением «наседать» на редакторов, когда это было нужно. Таким образом он «сварганил» свое дело.
В ту весну было большое оживление. Собрались предварительные заседания «Аполлона». Затем мы расширяли свою платформу и переходили из «Весов» и «Золотого Руна»10 в другие журналы. Везде появлялись стайками. Остряки говорили, что мы ходим во главе с Гумилевым, который своим видом прошибает двери, а за ним входят другие. Так, например, когда его пригласили в газету «Речь», он протащил за собою и всех нас, и помню, ставил какие-то условия, чтобы писали только мы в литературном отделе. Он умел говорить с этими кадетами, ничего не понимавшими в литературе я им импонировал. Так же мы вошли и в «Русскую Мысль»11.
Это было время завоеваний. Гумилев не любил газет, но его привлекало завоевание их, только как укрепление своих позиций. Стояла весна ожиданий и надежд. Анненский чаровал нас ораторскими разговорами с Вяч. Ивановым. Это было очень интересно. Тогда же вышел No 1 журнала «Остров».
Я написал рецензию на него в «Речи».
*****
На лето мы разъехались, чтобы встретиться осенью в редакции «Аполлона» в особняке, помещавшемся на Мойке12. Отделом прозы там заведовал Кузмин, стихами  Гумилев, а я театральным отделом. Лукомский13, кажется,  художественным отделом, но он далек был от нашей компании. Из редакции мы, и Зноско-Боровский с нами, ходили поблизости обедать в ресторан «Альбер». В это время начинал печататься граф А. Н. Толстой. Первый номер журнала вышел шикарно. В редакции была устроена выставка и банкет, на которые собрался весь тогдашний литературный и театральный свет. Кутили очень много……
*****
В начале 1910 г. он вернулся в Россию. Великим постом я уехал на станцию Окуловку в Новгородскую губернию, где жили мои родные, пригласил туда и его. Он приехал с пачками папирос. И вот Гумилев в деревенском окружении, в фабричном местечке, среди служащих и мелкой интеллигенции. Он ходил играть с ними в винт. Всегда без калош, в цилиндре, по грязи вышагивал он журавлиным шагом, в сумерках. Мы с ним ездили кататься по обмерзлым ухабам, и изредка, когда сани особенно наклонялись, он приподнимал рукой цилиндр, чтобы при падении не измять его. В первый раз в те дни он говорил о своей личной жизни, говорил, что хочет жениться, ждет писем. Мы просиживали с ним за разговорами до рассвета в моей комнатке с голубыми обоями. За окном блестела вода. Я тоже хотел тогда жениться, и это нас объединяло. Там было написано стихотворение «Маркиз де Карабас», посвященное мне. Оно навеяно обстановкой и весенним духом, хотя этот рабочий поселок и не соответствовал ему по стилю. Таким же образом были созданы и «Ракеты» Кузмина17.
Сергей Судейкин. Автопортрет
Тогда же, под впечатлением наших долгих разговоров о любви, какой она должна быть, и под впечатлением обстановки, был написан и мой рассказ «Ганс Вреден», посвященный Гумилеву. В эти весенние дни мы с Гумилевым подружились особенно нежно. Я почувствовал его тоску. Может быть в глубине души он мучился своим безобразием. Ему хотелось внешнего романтизма, внешнего обаяния. Внутреннее у него было. При мыслях о любви ему было особенно тяжело и тут я почувствовал его большое беспокойство за свою будущую женитьбу. Мы оба в это время готовились жениться как-то беспокойно. Из Окуловки Гумилев посылал запросу Царское, есть ли письма из Киева18, беспокоился, как будто не был уверен в ответе, и, получив утвердительный ответ, попросил лошадей и тут же выехал на вокзал, хотя знал, что в это время нет поезда. Я провожал его, и мы ждали на станции часа два с половиной. Он не мог сидеть, нервничал, мы ходили и курили.
*****
Вскоре после этого я был слишком занят личными делами, был сам женихом и не помню его свадьбы. Да она и была, кажется, в Киеве, а затем они уехали куда-то за границу19. Помню нашу компанию в те дни: Кузмина, Судейкина, Толстого. Гумилева не было с нами. Затем я жил у родителей моей невесты [Надежда Александровна Зборовская-Ауслендер (ред.)] — Зноско-Боровских, в Павловске. К нам приезжали туда литературные друзья. Там впервые появился с Анной Андреевной и Гумилев. В нашей компании ему дали прозвище «Гуми». Он стал как-то отрезанным от нас. Чопорность его увеличилась. У меня же был особенно острый период, период женитьбы, дела, связанные с этим, взволнованность. Все это несколько разладило наши отношения. Но когда осенью была наша свадьба, мы с невестой знали, что шафером у нас должен быть Гумилев.
Я поехал в Царское приглашать его. Анны Андреевны не было дома. Он был один в садике, был нежен. Но чувствовалось, что у него огромная тоска.
— «Ну, вот ты счастлив. Ты не боишься жениться?» — «Конечно, боюсь. Все изменится и люди изменятся».
Он провожал меня парком, и мы холодно и твердо решил, что все изменится, что надо себя побороть, чтобы не жалеть старой квартиры, старой обстановки. И это было для нас отнюдь не литературной фразой. Гумилев сразу повеселел и ожил. — «Ну, женился, ну, разведусь, буду драться на дуэли, что ж особенного!».
Я всегда интересовался политикой, особенно в те годы, после революции. Гумилеву это было чуждо, он никогда не читал газет. Сидя со мной на пеньке и размахивая руками, он оживленно говорил, что мир приближается к каким-то невиданным приключениям, что мы должны принять в них участие, стрелять в кого-то, драться, будут катастрофы и прочее, и прочее. Он неожиданно как-то впал в этот несвойственный ему пророческий транс, но немного погодя опять успокоился.
******
В августе он приехал в Окуловку с Кузминым и Зноско-Боровским. Он трогательно опасался за меня, заботливо спрашивал, как я буду жить материально, входил во всякие мелочи. Я тогда был еще студентом. Затем он принимал самое близкое участие в свадебном ритуале, спрашивал, на каких лошадях поедем в церковь и как поедем. Вечера мы проводили за игрой в винт. После свадьбы разъехались, и зиму 1910—1911 гг. с Гумилевым не встречались.
******
Настоящие дружеские наши отношения кончились с этой свадьбой. Мы разошлись. Жена была очень дружна с Анной Андреевной, и с ней мы виделись гораздо чаще. Гумилев бывал только на официальных званых вечерах. После дружеских хороших встреч начались безличные отношения. Тут вспоминается Анна Андреевна, а он — нет. И так до войны.
******
Весной 1914 г. я собирался ехать в Италию. В это время я кончал переводить какие-то рассказы Мопассана и заказал Гумилеву перевести стихи, которые там встречались20. Чуть ли не в день отъезда я поехал к нему на Васильевский остров. Там он снимал большую несуразную комнату для ночевки.
Когда я приехал, Гумилев только начинал вставать. Он был в персидском халате и ермолке. Держался мэтром и был очень ласков. Оказалось, что стихи он еще не перевел. Я рассердился, а он успокоил меня, что через десять минут все будет готово. Вскоре приехала Анна Андреевна из Царского в черном платье и в черных перчатках. Она, не сняв перчатки, начала неумело возиться, кажется, с примусом. Пришел Шилейко21. Гумилев весело болтал с нами и переводил тут же стихи. После мы вышли вместе с Анной Андреевной и поехали на извозчике.
******
 В начале войны я застрял за границей и вернулся в Россию не сразу. Тут я узнал, что Гумилев уехал добровольцем на фронт. Этой зимой мы были очень дружны с Анной Андреевной и часто бывали у нее в Царском. В это время Садовской выпустил маленькую книжку, очень злую. В ней были нападки на Брюсова и Гумилева. Я поместил на нее резкую рецензию в газете «День»22, которая была напечатана как раз в Пасхальном номере. Мне это было неприятно. Помню, на второй день Пасхи я решил поехать в Царское и неожиданно застал там Гумилева. Он лежал в кровати весь белый, в белой рубашке, под белой простыней. Он приехал из-за болезни, с Георгиевским крестом. Я очень обрадовался, но он был холоднее, чем это соответствовало стилю. Может быть, не хотел показаться слишком трогательным. Чувствовался какой-то раскол его с Анной Андреевной, как будто оборвались какие-то нити.
Анна Ахматова. Подорожник, Петроград [Берлин], 1921.
Позднее я был тоже на фронте, а осенью 1916 г. приехал в отпуск. Гумилев тоже приехал в это время и лежал в Лазарете Общества Писателей на Петербургской стороне. Я отправился к нему туда. Оказалось, он уже встал с постели и был одет в военную форму. Война сделала его упрощеннее, скинула надменность22. Он сидел на кровати и играл с кем-то в шашки. Мы встретились запросто (я тоже был в военной форме), посидели некоторое время, потом он решил потихоньку удрать. Ему нужно было в «Биржевые Ведомости»23, а из лазарета не выпускали». Он просил меня помочь ему пронести шинель. Сам он был в больших сапогах и от него пахло кожей. Мы выбрались из лазарета благополучно. В этом поступке было что-то казарменное и озорное. На ходу сели в трамвай. Затем простились. Весело и бодро он соскочил с трамвая и побежал на Галерную. На нем была длинная кавалерийская шинель. Я глядел ему вслед. С тех пор мы не виделись ни разу.
Позднее я очутился в Сибири24. В глухом селе мне попались «Известия»25 и я прочел о том, что Гумилев расстрелян.
******
Примечания:
1 «Речь» — петербургская газета (1906—1917), постоянным сотрудником которой
был Гумилев. Там были напечатаны ст-ния «Завещание», рассказы «Черный Дик» и
«Последний придворный поэт», десять рецензий на новинки литературного сезона 1908—1909 гг.
2 Очевидно, имеется в виду известный эпизод с неудавшимся визитом Гумилева к
Мережковским в Париже 7 января 1907 г.; у Гумилева было рекомендательное письмо
от популярной тогда писательницы Л. И. Веселитской (Микулич), однако у
Мережковских молодого поэта подняли на смех. На этом факты, свидетельствующие о
«близости» Гумилева к Мережковским, исчерпываются, хотя впоследствии З. Н.
Гиппиус достаточно высоко ценила некоторые из стихов Гумилева.
3 Журнал «Весна» издавался в 1908—1914 гг. с перерывами в Петербурге Н. Г. Шебуевым. Авторы, сотрудничавшие в «Весне», сами оплачивали занятые ими журнальные полосы. В 1908 г. Гумилев опубликовал таким образом стихотворение»Старый конквистадор» и «Камень».
4 Речь идет о знаменитых собраниях на «башне» — в квартира Вяч. И. Иванова в доме на Таврической ул. No 35/1.
5 Вторая жена Вяч. И. Иванова — Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал скоропостижно скончалась в 1907 г.
6 Третьим браком Вяч. И. Иванов женился на своей падчерице, дочери Л. Д. Зиновьевой-Аннибал от первого брака, Вере Константиновне Шварсалон (1890—1920).
7 Сомов Константин Андреевич (1869—1939) — художник-«мирискусник», близкий к кругу М. А. Кузмина.
8 Фокин Михаил Михайлович (1880—1942) — балетмейстер, входил в дягилевский круг.
9 В представлении «Ночных плясок» (февраль 1908 г.) участвовала и О. Н. Высотская, впоследствии — близкая знакомая Гумилева, мать О. Н. Высотского, адресат «Пятистопных ямбов». Судя по ее воспоминаниям, публика была шокирована вольностью сценических решений и спектакль имел успех скандала.
10 «Золотое руно» — литературно-художественный журнал, издававшийся в Москве Н. П. Рябушинским в 1906—1909 гг. Конкурировал с брюсовскими «Весами».
11 «Русская мысль» — один из самых популярных в дореволюционной России литературных и общественно-политических журналов (1880—1918). Ориентация литературного отдела журнала на поэтов и прозаиков «новой школы» определилась с того момента, когда редактором «Русской мысли» стал известный философ и политолог П. Б. Струве (1907), видный деятель партии кадетов и тонкий ценитель искусства. Он привлек к сотрудничеству В. Я. Брюсова, А. А. Блока, Ал. Н. Толстого, Д. С. Мережковского, Ф. Сологуба, А. А. Ахматову и др. Гумилев в 1911—1915 гг. опубликовал в «Русской мысли» стихотворение «Я верил, я думал», «Из логова змиева», «Рим», «Пиза», «Генуя», «Дождь», «Китайская девушка».
12 Редакция «Аполлона» помещалась на наб. Мойки, д. 24.
13 Лукомский Георгий Крескьентьевич (1884—1954) — художник, один из постоянных сотрудников «Аполлона». Его выставка живописных работ в редакции «Аполлона» была приурочена к выходу в свет первого номера журнала — 25 октября 1909 г.
17 «Ракеты» — цикл стихов М. А. Кузмяна 1907 г., вошедший в книгу «Сети»; С. А. Ауслендер был племянником М. А. Кузмина.
18 Т. е. писем от А. А. Горенко.
19 Гумилев и Ахматова обвенчались 25 апреля 1910 г. в Никольской церкви села Никольская слобода Остецкого уезда Черниговской губернии; в мае 1910 г. молодожены совершили свадебное путешествие в Париж.
20 Имеется в виду книга: Мопассан Ги де. Сестры Рондоли: Рассказы. М., 1914.
21 Шилейко Владимир Казимирович (1891—1930) — востоковед, писатель, в это время близкий знакомый Гумилева; впоследствии второй муж А. А. Ахматовой.
22 В книге Б. Садовского «Озимь; Статьи о русской поэзии» (Пг., 1915) Гумилев был назван «кронпринцем» русской поэзии, что, если учесть историческую  военную конкретику тех лет, являлось оскорбительным. На это указал Ауслендер в резкой отповеди Садовскому в газете «День» 22 марта 1915 г. («Литературные заметки. Книга злости»). Интересна реакция на эту историю самого Гумилева: приехав в отпуск в 1916 г., он подарил Садовскому только что вышедший «Колчан», снабдив его надписью: «Поручику Садовскому от кронпринца Гумилева».
23 В газете «Биржевые ведомости» Гумилев печатал в 1915—1916 гг. свои «Записки кавалериста».
24 В «глухом сибирском селе» Ауслендер скрывался от красных после своего сотрудничества с Колчаком (он печатался в Омске в газ. «Сибирская речь»).
*****
Автор: С. А. Ауслендер.

Архив:

Открытие выставки, посвященной 130-летию со дня рождения Анны Ахматовой, состоялось в музее Серебряного Века

 

Оставьте комментарий