Владимир Головин. Тифлис в судьбе Ивана Айвазовского

Да, сегодня уже не тронешь рукой эти согретые солнцем стены, ажур балконов на них, плоские кровли над ними. Время унесло их в прошлое. И все-таки прикоснуться к ним можно… Взглядом. Они живут на полотнах художника, который зимуя в столице Грузии полтора века назад, успел написать примерно за три месяца аж пятнадцать картин о различных уголках Кавказа. И две из них — о Тифлисе. Тот удивительный город застыл под его кистью в яркости прозрачного воздуха и в романтической дымке, в суете многолюдной улицы и в прохладе знаменитых Ортачальских садов… Сейчас узнаваемы лишь крепость Нарикала и Метехский храм, остальное – уже история. Запечатленная Иваном Айвазовским (Ованесом Гайвазяном) в подарок всем, кто любит Тбилиси…

Это было единственное появление знаменитого художника в Тифлисе, в 1868-м. А между тем на грузинскую землю его нога ступила еще за тридцать лет до этого приезда, можно сказать, экспромтом, по воле высокопоставленного военного. Двадцатидвухлетнего студента Петербургской академии художеств Ивана Айвазовского за выдающиеся успехи в живописи в 1838 году командируют на два года в Крым. А там его навещает лично начальник отряда Кавказской береговой линии генерал-майор Николай Раевский. Тот самый легендарный сын героя Отечественной войны 1812 года, генерала от кавалерии Николая Раевского-старшего. Одиннадцатилетним мальчишкой он шел с отцом в атаку под Бородино, затем сражался под Вязьмой и Лейпцигом, а в тринадцать лет получил орден Владимира 4-й степени с бантом — за взятие Парижа!
Знаменитый генерал делает предложение, от которого влюбленному в море молодому художнику невозможно отказаться. Раевский едет руководить высадкой десанта на Кавказе и приглашает Айвазовского, о котором слышал от моряков как о «морском волчонке», отправиться с ним. Но Айвазовский должен вернуться в Петербург в строго установленный срок, и поэтому на имя президента Академии художеств уходит прошение о продлении командировки и разрешении участвовать в действиях военной эскадры. Обоснование для «отправления в поход аргонавтов» такое:
«Генерал Раевский, начальник прибрежной кавказской линии, проезжая через Феодосию к своей должности для совершения военных подвигов при занятии мест на восточных берегах Менгрелии, был у меня в мастерской и настоятельно убеждал меня поехать с ним, дабы обозреть красоты природы малоизвестных восточных берегов Черного моря и присутствовать при высадке на оные войск, назначенных к боевому занятию означенных береговых мест»… Дальше приводятся «желание видеть морское сражение при этакой роскошной природе и мысль, что изображение на полотне военных подвигов наших героев будет угодно его императорскому величеству»…
В стране, которой правит Николай I, все подчиняется железной, поистине военной дисциплине, и разрешение Айвазовский получает лишь после того, как его прошение проходит на самый верх по цепочке: президент Академии художеств – военный министр — министр Двора — император. К тому же царь повелевает выдать «академианту» тысячу рублей ассигнациями. В морском походе к грузинским берегам Айвазовский делает зарисовки с натуры, знакомится с замечательными людьми. Среди них – легендарные флотоводцы: адмирал Михаил Лазарев и молодые тогда еще офицеры Павел Нахимов, Владимир Корнилов и Владимир Истомин. А вдобавок, «негр, окрашенный белою краскою» — Лев Пушкин, душа любой компании. С ним нельзя говорить лишь на одну тему — об обстоятельствах гибели его брата Александра: выпив, штабс-капитан Отдельного кавказского корпуса порывается отправиться во Францию и стреляться там с Дантесом.

Именно он приводит художника в офицерскую палатку после того, как тот с альбомом, карандашом и пистолетом участвует в высадке десанта в долине Субаши близ нынешнего Сочи и под огнем выносит из боя раненого мичмана Николай Фредерикса, будущего флигель-адъютанта. В палатке как равные ведут себя с офицерами несколько солдат, которые оказываются разжалованными и сосланными на Кавказ декабристами Александром Одоевским, Михаилом Нарышкиным, Николаем Лорером. Скорее всего, именно из-за встречи с ними Иван и оказывается на абхазском берегу. Общение неискушенного художника с государственными преступниками можно поставить в вину пригласившему его Раевскому. И, стремясь поскорее отослать впечатлительного юношу, но, не желая обидеть его, генерал отправляет Айвазовского писать пейзажи с суши. А для этого — пройти по береговой линии до Крыма. Так художник попадает на берег Абхазии.
Целый месяц длится это путешествие в сопровождении подполковника, этнографа Соломона Званба и охраны из матросов. Делается множество эскизов и зарисовок. А на десятый день пути — событие в духе приключенческих романов. В окрестностях Пицунды, в бушующем море, Авайзовский видит в подзорную трубу, как патрулирующий прибрежье русский корабль гонится за небольшим суденышком. Когда буря заканчивается, к берегу подплывает шлюпка, из которой все тот же мичман Фредерикс с матросами выводят двух закутанных в покрывала и платки девушек. Оказывается, черкесы похитили их из абхазской деревни и везли в Турцию. Художник и Званба берутся вернуть их домой… Пройдет сорок лет, и Айвазовский посвятит этому эпизоду картину с подробным названием «Взятие русскими матросами турецкой кочермы и освобождение пленных кавказских женщин».
А увиденное сражение он спешит запечатлеть на картине «Десант Н.Н. Раевского в Субаши», заказанной самим императором — первый в жизни Айвазовского заказ такого уровня! Через полвека он вновь возвращается к этой теме, и появляется «Десант отряда в долине Субаши», правда, с измененной композицией. Да и вообще, юношеские впечатления о берегах Грузии не покидают его до самой старости, в 1899-м, когда остается всего лишь год жизни, создается пейзаж «Кавказские горы с моря». А тогда, будучи еще студентом, он едва успевает вернуться в родную Феодосию, как Раевский вновь вызывает его — генерал восхищен талантом молодого человека и хочет, чтобы тот запечатлел уже и второй, и третий десанты. Айвазовский даже пишет: «Второй вояж с Н.Н. Раевским к Абхазским берегам помешал докончить все картины, которые я назначил было к выставке, и потому, возвратившись со второго десанта, — я занялся окончанием картин».

Вот так берега Мегрелии и Абхазии подарили будущему великому маринисту и боевое крещение, и первые картины о флоте, и темы для работ на много лет вперед. Да еще и сыграли немаловажную роль в том, что в 1839-м он с успехом окончил Академию художеств. Которая не только, «в силу своего устава, властью, от монарха ей данною, возвела Ивана Гайвазовского в звание художника 14 класса», но и наградила его шпагой! Правда, заочно, но это не удивительно — Иван Константинович редко засиживался на одном месте. Он утверждал: чтобы не «закостенеть» в живописи, нужны новые впечатления. И вполне закономерно, что в 1853 году он избирается действительным членом Русского географического общества, постоянно подтверждая с тех пор это звание все новыми и новыми полотнами, имеющими не только художественную, но и познавательную ценность.
Именно эта страсть к путешествиям и приводит его в Тифлис. Осенью 1868 года Айвазовский выезжает из Феодосии на Кавказ. За те без малого тридцать лет, что прошли после его высадки на грузинский берег с отрядами генерала Раевского, он уже поработал в Италии, Швейцарии, Голландии, Англии, Франции, Португалии, Испании, Турции, Греции, Малой Азии. У него звания живописца Главного морского штаба, профессора Петербургской академии художеств; членство в академиях Рима, Парижа, Флоренции, Амстердама и Штутгарта, европейские выставки, многочисленные награды. Места, в которых он побывал на этот раз, Иван Константинович перечисляет в таком порядке: «Владикавказ, Северный Дагестан, Чечня, Каранайские высоты, Гуниб, Дарьял, Шура, Сухуми и др. живописные места Кавказа»…
И вот в ноябре Айвазовский появляется в Тифлисе. Там о его кавказском турне уже знают и, конечно же, ждут с нетерпением. Принимает его один из лучших домов города — на Вельяминовской (ныне — Дадиани) улице, номер пятнадцать. Он принадлежит знаменитому предпринимателю и меценату Михаилу Тамамшеву. К услугам долгожданного гостя — просторные помещения, которых хватает и для жилья, и для обустройства мастерской. Она необходима — Иван Константинович не может не работать, он начинает писать столь поразившие его виды Кавказа. Причем делает это по памяти, что отнюдь не свойственно другим классикам русской реалистической живописи. Их метод – длительная работа над эскизами, сбор этюдных материалов, а потом, годами, создание завершающего полотна. Именно так работают Илья Репин и Исаак Левитан, Василий Суриков и Михаил Нестеров, Иван Шишкин и Василий Поленов, многие другие знаменитости XIX века. Но, в большинстве случаев, это не для Айвазовского. Он полагается не только на зарисовки, но и на свою поистине фотографическую память и пишет очень быстро, иногда создавая картину за день-два.
Легко работается ему и в Тифлисе. Многие художники превращают свои студии в «святая святых», никому не позволяя наблюдать за процессом творчества, но Айвазовский — не из таких. По натуре он очень общителен, сразу приобретает в Тифлисе массу знакомых, а те не преминут появляться у него в мастерской. Ничего не поделаешь — тут и простодушие, и чисто кавказская убежденность, что дом знакомого должен всегда быть открыт для тебя, и общее для всех широт стремление увидеть воочию повседневную жизнь знаменитости. Ивану Константиновичу гости не мешают, хотя то и дело сотрясают воздух восторженными возгласами — по мере того, как на холсте возникают горы и ущелья, реки и водопады.
Впрочем, это и неплохой, как сказали бы сегодня, «пиар»: по городу начинают ходить слухи о том, с какой невиданной скоростью работает приезжий художник. Их повторяют и в светских гостиных, и в учебных аудиториях, и в чиновничьих кабинетах, и в духанах, и на базарах. Ну, а кто в городе быстрее всех впитывает и распространяет любой слух? Сегодня — таксисты, а в то время — их коллеги, извозчики. Они организуют постоянную стоянку поближе к дому звездного клиента, и когда Айвазовский выходит из подъезда, к нему, наперегонки и с особой лихостью, устремляются сразу несколько экипажей. Счастливчик, которому удается усадить к себе знаменитость, становится героем дня и потом по несколько раз рассказывает внимательным слушателям (а их — не один десяток!) о том, куда ездил гость и о чем говорил во время поездки.
В конце концов, по Тифлису разносится главная весть: Айвазовский закончил работу и покажет все написанное на специально организуемой выставке. Тут нелишне заметить, что в таких «вернисажах на местах» — еще одно отличие этого художника от многих собратьев по кисти. За свою жизнь он провел более 120 персональных выставок, причем не только в европейских и обеих российских столицах, но и в губернских городах, в провинции. Доходы от этого, довольно необычного для того времени явления, были немалые, но значительную их часть Иван Константинович отдавал, как говорится, на добрые дела. В том, где организовать тифлисскую выставку, сомнений не было – конечно же, в одном из залов караван-сарая, принадлежавшего родственнику гостеприимного Тамамшева и разместившегося на центральной площади города, совсем недалеко от Вельяминовской.
Практически полгорода приходит туда, чтобы увидеть красоты Тифлиса, «Цепи Кавказских гор», «Дорогу от Млета до Гудаура», «Дарьяльское ущелье», «Аул Гуниб в Дагестане» и другие картины, родившиеся в тифлисскую зиму под впечатлением поездки по Кавказу. От продажи билетов выручено несколько тысяч рублей (сумма по тем временам огромная!), и художник объявляет, что передает все деньги сиротскому приюту. В городе поднимается волна восторга, незнакомые Айвазовскому люди в пояс кланяются ему на улицах, снимают шляпы, дарят цветы. Закрытие выставки решено провести с особой торжественностью и совместить с чествованием гостя по высшему тифлисскому разряду. Из тысяч желающих в празднично украшенный зал попадают лишь две сотни самых именитых горожан — больше помещение просто не вмещает. Танцы, песни, музыка перемежаются с приветственными речами и даже стихами, а когда начинается застолье с вином особой выдержки, по знаку распорядителя вечера парами, в белых одеждах, появляются воспитанники приюта. В торжественной тишине попечитель приюта достает из ларца оправленный в золоченное серебро рог тура и, заполнив его вином, произносит речь. Все встают, голос попечителя дрожит от волнения:
«Наш дорогой знаменитый гость и друг Иван Константинович! Город Тифлис польщен и горд тем, что вы в нем задержались дольше, чем в других местах во время вашего Кавказского путешествия. Мы благодарим вас за честь, оказанную нам и за то, что ваша гениальная кисть так блистательно запечатлела любимую нами природу Кавказа и вид нашего родного города Тифлиса. Ваш щедрый дар в пользу городского детского приюта мы никогда не забудем… Примите же, наш дорогой гость и великий художник, от жителей города Тифлиса этот турий рог. Пусть он будет эмблемой, символом изобилия вашего несравненного художественного гения!».

В общем, все проходит в лучших тифлисских традициях: звучат здравицы, герой торжества принимает дар, звенят чаши и бокалы, да еще ребята из приюта осыпают Айвазовского цветами. А потом настает его черед подавать знак организаторам праздника, и в зал вносится картина с видом Петербурга. «Самадлобело» — ответная речь гостя кратка, но искренна: «Я глубоко тронут гостеприимством славного города Тифлиса и всеми знаками радушия и внимания, которые вижу здесь беспрестанно. Пусть же этот вид Петербурга будет моим скромным даром гостеприимному, чистосердечному Тифлису!».
Из Тифлиса художник собирается отправиться в Армению — оттуда он получил письмо с благословением от Католикоса Геворка IV и сообщил ему: «Хотя давно я должен был приехать в незабвенную родную землю, дабы вновь возликовать при виде ее, снискать любовь и благословение Вашего святейшества, однако жестокие зимние метели держат меня в Тифлисе. Но по наступлении весны, в апреле, с благословения Вашего святейшества, я непременно исполню обет, данный мною с давних пор»…
Выполнить это обещание не удается — в феврале 1869-го поступает спешный вызов из Петербурга, и приходится покинуть Закавказье…
Художник уезжает, допустив лишь одну фактическую ошибку, которую, впрочем, заметят лишь коренные тбилисцы: одна из его картин названа «Вид Тифлиса от Сейд-Абаза». На самом деле — от Сеидабада, с того места, где сейчас район Ортачала, а тогда были сады, в которых пировали и куда обязательно привозили гостей. То, что Айвазовский запомнил, как выглядит город именно оттуда, свидетельствует: и для него там накрыли стол, хотя к возлияниям он был равнодушен. Но нет сомнения, что там за него было выпито немало тостов.
На берега Куры он больше не возвращается, но сына феодосийского купца Константина (Геворка) Айвазовского все же можно встретить в Тифлисе в конце 1870-х. Это младший брат художника, бывший глава Грузино-имеретинской армянской епархии и член Эчмиадзинского синода Гавриил (в миру Габриэл), ученый, писатель, историк, педагог, крупный духовный и общественный деятель. Куда только не забрасывала его судьба! Еще мальчиком, в Венеции, он стал католиком, получил там сан священника и выучил двенадцать языков, в Париже был инспектором армянского училища. Отрекшись от католичества, управлял Нахичеванско-бессарабской епархией Армянской Апостольской Церкви, организовал в родной Феодосии училище с типографией, печатавшей помимо учебников исторические источники, в Эчмиадзине возглавлял Духовную академию. Его переводы басен Крылова на армянский считаются наиболее близкими к оригиналу. Знаменитый маринист часто приезжал к брату, когда тот жил на острове Святого Лазаря (Сан-Ладзаро-дельи-Армени) в Венецианской лагуне — одном из основных мировых центров армянской культуры. И каждый раз останавливался в комнате великого Джорджа Байрона, приезжавшего туда для изучения армянского языка. Именно по настоянию старшего брата Габриэл отказывается от католичества.
В 1879 году он складывает с себя все должности и переезжает в Тифлис, живет аскетом, читая проповеди в главной армянской церкви города Сурб-Геворк, и занимается литературой. Умер он скоропостижно, оставив массу научных трудов, и был похоронен в церкви Сурб-Саркис. Она стояла в районе серных бань на улице, которая тогда так и называлась — Сурб-Саркисская, а теперь носит имя Иосифа Гришашвили. Могилы этого замечательного человека нет – церковь уничтожена большевиками. А о том, как ценили этого просветителя в Европе можно судить хотя бы одному факту. Когда стало известно о смерти мариниста, французские газеты писали, что в Феодосии умер брат Габриэла Айвазовского…

И еще одна ниточка, связывающая Ивана Айвазовского с Грузией. В знаменитом мюзикле «Скрипач на крыше» роль Бесс исполняет Мики Иверия, хорошо известная британскому зрителю по драмам, триллерам и сериалам. Это не кто иная, как правнучка художника, Гаянэ Микеладзе. Ее родители – внучка Айвазовского Софья (от старшей дочери Елены) и имеретинский князь Иверико Микеладзе. Семилетнюю Гаянэ увезли в Европу после октябрьского переворота, она взяла для театральной сцены псевдоним, напоминающий о ее грузинском происхождении, под ним снималась и в кино, сыграв свою последнюю роль в семьдесят пять лет.
Ну, а в Тбилиси до сих пор живет легенда: после того, как Айвазовский пожертвовал сиротскому приюту сбор от своей выставки, молодежь, в первую очередь, студенческая, подарила ему «миллион алых роз»…
А точнее, скупила все цветы на всех тифлисских базарах. А может, это и не легенда…