«С каким чувством покидала Марина Цветаева Францию? В 1950 году поэтесса Алла Головина, видевшая ее в Париже перед отъездом, сказала мне, что спросила ее, не будет ли она жалеть о Франции и о Париже. Марина Цветаева ответила экспромтом:
Мне Франции нету милее страны
И мне на прощание слезы даны.
Как перлы они на ресницах висят.
Дано мне прощанье Марии Стюарт»
(Шаховская З.А. Марина Цветаева.)
Первый раз Цветаева приехала во Францию, когда ей шел семнадцатый год. Летом 1909 года она записалась на университетские курсы по изучению французской литературы. «Alliance Francaise — летний трехмесячный курс с экзаменами, три группы, возможность золотой медали, Париж, Boulevard Raspail, белый дом…».
Однако литературные курсы в Сорбонне были лишь поводом, чтобы получить разрешение отца одной отправиться во Францию. Страстное увлечение Наполеоном, огромное желание поклониться наполеоновским местам — вот что заставляло Цветаеву рваться в Париж. «16 лет — разрыв с идейностью, любовь к Саре Бернар (“Орленок”), взрыв бонапартизма, с 16 лет по 18 лет — Наполеон…» — писала она позднее о своих юношеских годах2. «Поселилась на Rue Bonaparte из любви к Императору и, кроме N (торжествующего NON всему, что не он) в Париже ничего не увидела. Этого было достаточно»3.
Влюбленная в великую Сару Бернар, игравшую в исторической драме «Орленок» (1900), посвященной сыну Наполеона, Цветаева увидела актрису не только на сцене. После одного из спектаклей она встретила ее за кулисами и попросила подписать фотографии на память4. Весной 1912 года Марина Цветаева и Сергей Эфрон отправились в свадебное путешествие по Франции, Италии и Германии. Цветаева во второй раз приехала в Париж. Пребывание молодоженов в Париже было недолгим, но не увидеть в театре Сару Бернар они не могли. «Вчера вечером видал Сару в Орленке. Хотя я и не мог всего понять, но все же был поражен игрой. Сара с трудом ходит по сцене (с костылем). Голос старческий, походка дряблая — и все-таки прекрасно!» — писал из Парижа Сергей Эфрон своей сестре Вере5.
В 1922 году Цветаева с дочерью Ариадной уезжает к мужу за границу. После одиннадцати недель, проведенных в Берлине, узнав, что чешское правительство намеревается платить стипендии русским писателям, эмигрировавшим в Чехию, Цветаева и ее семья приняли решение ехать туда. К тому же Сергей Эфрон продолжал учиться на историко-филологическом факультете Пражского университета.
Жизнь семьи Марины Ивановны проходила в постоянных хлопотах. Трудные бытовые условия вынуждали менять одно жилище на другое, приходилось все время скитаться по пригородам Праги. Скромная стипендия мужа была в первые месяцы главным средством к существованию. Вскоре, правда, Цветаева начала получать пособие чешского правительства.
В Праге 1 февраля 1925 года родился ее сын Георгий. После его рождения Цветаева все чаще стала задумываться о переезде. Сергей Эфрон заканчивал университетский курс, нужно было думать о будущем. И к осени 1925 года решение Цветаевой перебраться из Чехии в Париж стало окончательным. Свою роль сыграли не только бытовые трудности, но и отсутствие литературной среды, подобно той, которая была в Париже, и призрачность перспектив воспитания сына в условиях «чешских деревень». Кроме того, Цветаева очень надеялась заработать выступлениями на парижских литературных вечерах. В октябре виза была получена, и 1 ноября 1925 года Цветаева с девятимесячным сыном Георгием (Муром) и тринадцатилетней дочерью Ариадной прибыла в Париж.
Начался один из важнейших на ее творческом пути период 14-летнего пребывания в стране, давшей поэту не только приют на долгие годы, но и возможность, пусть и не без бытовых и материальных проблем, плодотворно трудиться на литературном поприще. На французской земле были написаны «Поэма воздуха» и «Перекоп», «Новогоднее» и «Поэма лестницы», циклы стихов, обращенных к Маяковскому и Пушкину, множество других поэтических произведений. В Париже увидел свет последний прижизненный сборник ее стихотворений «После России», включивший в себя стихотворения 1922–1925 годов. В 1930-е годы во Франции Цветаевой была написана практически вся ее автобиографическая проза, серия мемуарных очерков о поэтах, ряд литературно-философских эссе. Здесь же Цветаева состоялась и как «французский» писатель. На французском языке были написаны цикл новелл под названием «Отец и его музей», рассказ «Чудо с лошадьми», эссе «Письмо к Амазонке», переведены на французский собственная поэма-сказка «Молодец» и более десяти стихотворений Пушкина, и т.д. Адресатами ее писем были писатели Андре Жид, графиня Анна де Ноай, Октав Обри.
Поселились они по приезде в доме по адресу рю Руве, 8, в семье О.Е.Колбасиной-Черновой. Вот как описывала новый район проживания Цветаевой Анна Александровна Саакянц, первой из российских писателей посетившая это место: «Париж. Унылая окраина (опять — “изнанка!”), вроде пражских “застав”. Там и сегодня неуютно. Все тот же, что и при Марине Ивановне, канал Урк с зеленой водой. Молодой парк пока не украшает, не скрывает сиротливой оголенности этого места. А тогда, в двадцатые годы, здесь находились бойни, отчего канал, как писала Цветаева, был “зловонным”. Неподалеку — рю Руве, такая же безликая, как и пересекающие друг друга “соседки”. Многие дома не сохранились, на их месте стоят новые, однако нетрудно воссоздать в воображении панораму этого района.
Каково же было Марине Ивановне, в чьей памяти стоял город Пантеона, Сорбонны, Люксембургского сада, город Наполеона и Сары Бернар?»6
Но именно отсюда, с этой «безликой» улицы, Цветаева отправилась 6 февраля 1926 года в Союз русских молодых писателей и поэтов, в помещении которого состоялся первый из задуманных еще в Праге ее творческих вечеров. Выступление Цветаевой произвело ошеломляющее впечатление на публику. Апологией Цветаевой назвал ее вечер Б.Сосинский в письме своей невесте — Ариадне Викторовне Черновой7.
Цветаева прожила здесь до конца апреля следующего года. Прямо с рю Руве семья выехала на место своего первого летнего отдыха во Франции, в небольшой городок Сен-Жиль-сюр-Ви на берегу Атлантического океана. Основной задачей этого и всех других летних выездов было желание Цветаевой вывезти Мура из города (на море, природу). В квартиру О.Е.Колбасиной-Черновой она уже не вернулась. По возвращении семья Цветаевой поселилась в пригороде Парижа, в Бельвю. Квартиру для Марины Ивановны (и для своей семьи) сняла приятельница Александра Захаровна Туржанская8. Первым своим отдельным жилищем Цветаева была очень довольна. «Устроились мы чудесно, под Парижем, в лесу — и каком! Огромном, старом, на много верст. Живем с одной русской (вшенорской) дамой и ее сыном. Ее нижний этаж, наш — верхний. Чешское иждивение как раз покроет квартиру. При доме садик, в 3 минутах ходьбы — большой пустынный парк с обсерваторией (соседство звезд). Город-сад, городок-садище, с редкими автомобилями…» — писала она Анне Тесковой спустя неделю после заселения9.
Но и здесь Цветаева надолго не задержалась. Через полгода она переезжает на новую квартиру, неподалеку, в Медоне, «без соседства и без совместной кухни». Теперь у нее отдельная комната, «где можно говорить, и отдельный стол, где можно писать»10. Поиски новых квартир и переезды будут сопровождать Цветаеву и все последующие годы. Причины, главным образом, бытовые, материальные. Например, медонскую квартиру, где семья прожила пять лет — больше, чем где-либо, — пришлось поменять на квартиру в Кламаре, дешевле прежней на тысячу франков11. Подобными соображениями руководствовалась Цветаева, когда искала очередную квартиру. Нашла — в соседнем городке, Ванве. «Переезжаем к 15-му июля, уже заплатили часть терма. Цена в год (три комнаты, коридор, кухня, ванна, отопление) — 4.500 фр<анков>, это самое дешевое что мы здесь нашли»12. И т.д.
Список мест во Франции, где жила Цветаева:
1. Paris, 8, rue Rouvet, 19-me. 1.11.1925 — 24.04.1926
2. Saint-Gilles-sur-Vie (Vendeve), avenue de la Plage, Ker-Edouard. 24.04.1926 — 2.10.1926
3. Bellevue (Region Parisienne), 31, boulevard Verd. 2.10.1926 — 1.04.1927
4. Meudon (Region Parisienne), 2, avenue Jeanne d’Arc (выезды на лето – осень в 1928, 1930). 1.04.1927 — 31.03.1932
5. Royan-Pontaillac (Plage) (Charente-Maritime), Villa Jacqeline. 10.07.1928 — 26.09.1928
6. Saint-Laurent (Haute-Savoie). 17.06.1930 — 9.10.1930
7. Clamart (Region Parisienne), 101, rue Condorset. 31.03.1932 — 15.01.1933
Clamart (Region Parisienne), 10, rue Lazare Carnot. 15.01.1933 — 15.07.1934
8. Vanves (Region Parisienne), 33 (с осени 1935 года — № 65. Нумерация домов была изменена), rue Jean-Baptiste Potin (выезды на лето – осень в 1934, 1935, 1936, 1937). 15.07.1934 — 15.07.1938
9. Elancourt, par Trappes (Region Parisienne). 31.07.1934 — ок. 22.09.1934
10. La Faiere par Bormes (Bormes-les-Mimosas), Lavandou (Var), Villa Wrangel. 28.06.1935 — 25.09.1935
11. Moret-sur-Loing (Region Parisienne), 18, rue de la Tannerie. 7.07.1936 — 31.07.1936
12. Saint-Pierre-de-Rumilly, Le Borne (Haute-Savoie), Chateau d’Arcine. 7.08.1936 — 17.09.1936.
13. Lacanau-Ocean (Gironde), Avenue des Freres Estrade, Villa Coup de Roulis. 10.07.1937 — 20.09.1937
14. Issy-les-Mouleneaux (Region Parisienne). 15.07.1938 — 18.08.1938
15. Dives-sur-Mer (Calvados), 8, rue du Nord. 18.08.1938 –10.09.1938
16. Paris, 32, boulevard Pasteur, 15-е, Hotel Innova. 15.09.1938–12.06.1939
Приведенный список всех квартирных перемещений по Парижу (№№ 1, 16) и его предместьям (Region Parisienne — №№ 3, 4, 7, 8, 14) подтверждает вышесказанное. Здесь же, в перечне «цветаевских» мест, указаны и пункты летних выездов на отдых. Для них Цветаева каждый раз выбирала новое место. Это было западное направление, побережье океана, но в разных департаментах (по списку — №№ 2, 5, 13); на юге, естественно, Ривьера (№ 10); на востоке — два городка в Альпах, расположенных рядом с пансионом (в замке Арсин), где в эти месяцы на лечении находился С.Эфрон13 (№№ 6, 12); на севере — побережье Ла-Манша (№ 15). Дважды летом Цветаева снимала жилье под Парижем: в 1934 году в Эланкуре (№ 9), «настоящей деревне, — редкому дому меньше 200 лет и возле каждого — прудок с утками»14. Второй раз в 1936 году — в историческом местечке близ Фонтенбло, Морэ-сюр-Луэн (№ 11).
В начале 2014 года, вслед за решениями о перестройке и переоборудовании Муниципальной библиотеки 13-го округа Парижа, департамент по культуре столицы Франции постановил присвоить ей имя Марины Цветаевой, «признанной сегодня одним из великих поэтов ХХ века»15. Имя Цветаевой библиотека получила по инициативе бывшего мэра Парижа, господина Деланоэ. Первая не только в России и в Европе, но и во всем мире публичная библиотека с именем Марины Цветаевой.
Открытие новых залов библиотеки, теперь уже с новым названием «La bibliotheque Glaciere Marina Tsvetaeva» («Библиотека Гласьер Марина Цветаева»), состоялось 3 февраля 2015 года. На торжественной церемонии открытия и присвоения имени поэта библиотеке советник мэра Парижа по культуре Брюно Жюллиар в своей речи сказал: «Цветаева принадлежала к интеллектуальному кругу, творившему историю мировой культуры. Цветаева — мужественная и сложная личность, ее жизнь и творчество неразрывно связаны со свободой мысли…» То, что Цветаева является «частью французской культуры, которая растворять всех, кто попадал в сферу ее влияния», отметил философ и литературовед Цветан Тодоров. В читальном зале были развешаны фотографии поэта, на стендах стояли издания Цветаевой на французском языке.
А для двух участников торжеств это событие получило свое продолжение. Спустя некоторое время известный филолог и переводчик Цветаевой Вероника Лосская и историк литературы и русской эмиграции Лев Мнухин стали авторами проекта «По цветаевским местам», цель которого — дальнейшее сохранение памяти великого поэта во Франции.
В программу проекта входит: выявление всех мест, где жила или проводила летний отдых Цветаева, подбор соответствующих конкретных материалов и на их базе издание памятного буклета, по возможности посещение этих мест, определение условий для установки памятного знака и др. Постоянными участниками проекта, помимо двух его авторов, стали: сотрудница Тургеневской библиотеки в Париже Татьяна Гладкова, историк Татьяна Денизо (Париж), директор Дома-музея М.И.Цветаевой в Болшеве Зоя Атрохина, народная артистка России Антонина Кузнецова, редактор изданий Цветаевой Татьяна Горькова (Москва).
Марина Цветаева в Вандее
(Сен-Жиль-сюр-Ви)
24 апреля — 2 октября 1926
…Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает…
Старого мира — последний сон:
Молодость — Доблесть — Вандея — Дон.
[«Дон». (1). 1918]
Сен-Жиль-сюр-Ви (Saint-Gilles-sur-Vie); Сен-Жиль-Круа-де-Ви (Saint-Gilles-Croix-de-Vie) — город в западно-центральной части Франции, расположенный на побережье Атлантического океана, в департаменте Вандея в регионе Зeмли Луары. В 1967 году произошло слияние двух городов, расположенных по обе стороны от устья реки Ви: Сен-Жиль-сюр-Ви и Круа-де-Ви. Известный своим важным значением в качестве рыбного порта, специализирующегося на транспортировке сардин, Сен-Жиль-Круа-де-Ви также стал с 1982 года морским курортом. Город находится в 70 километрах от Нанта, в 320 — от Бордо, в 450 — от Парижа и в 600 — от Лиона.
В начале апреля 1926 года Цветаева решила уехать от всех забот, связанных с необходимостью найти новое жилище под Парижем, нездоровьем мужа, текущей суетой; уехать минимум на полгода. Место для отдыха было выбрано заранее. «Едем мы в St. Gilles-sur Vie. 2 комн<аты> с кухней — 400 фр<анков> в месяц. Газ. (Везде керосин и топка углем.) Место ровное и безлесое — не мое. Но лучшее для детей. Пляж и море — больше ничего. В глубь страны — огороды и лужайки, но какие-то неопределенные (пересеченная местность, выгодная для войны, но — когда войны нет?).
Сняла на полгода и уже внесла 1/2 суммы. Вторую — при выезде. Те же комнаты в сезон ходят по 700–800 фр<анков>. В общем, не дешево, но дешевле, чем все по соседству (была везде). Хозяевам вместе 150 лет — рыбак и рыбачка. Крохотный, но отдельный садик для Мура. Это даст мне возможность утром, готовя, писать. Дети будут пастись в саду. После обеда — нa море»16. Улица, на которой будет жить Цветаева, так и называется: Пляжная (avenue de la Plage).
В Сен-Жиль Цветаева с детьми приехала 24 апреля17. А уже через несколько дней произошло важнейшее в жизни Цветаевой событие. Она получила от боготворимого ею Рильке письмо и две его книги («Дуинезские элегии» и «Сонеты к Орфею»)18.
К двум уже звучащим голосам великих поэтов, Цветаевой и Пастернака, добавился голос третьего гениального поэта, Рильке. Цветаевой Рильке написал 3 мая, она ответила незамедлительно: «Вы не самый мой любимый поэт (“самый любимый” — степень). Вы — явление природы, которое не может быть моим и которое не любишь, а ощущаешь всем существом, или (еще не все!) Вы — воплощенная пятая стихия: сама поэзия, или (еще не все) Вы — то, из чего рождается поэзия и что больше ее самой — Вас.
Речь идет не о человеке-Рильке (человек — то, на что мы осуждены!), — а о духе-Рильке, который еще больше поэта и который, собственно, и называется для меня Рильке — Рильке из послезавтра.
Вы должны взглянуть на себя моими глазами: охватить себя их охватом, когда я смотрю на Вас, охватить себя — во всю даль и ширь.
Что после Вас остается делать поэту? Можно преодолеть мастера (например, Гёте), но преодолеть Вас — означает (означало бы) преодолеть поэзию. Поэт — тот, кто преодолевает (должен преодолеть) жизнь.
Вы — неодолимая задача для будущих поэтов. Поэт, что придет после Вас, должен быть Вами, т.е. Вы должны еще раз родиться…» На слова Рильке, что он знает о Борисе Пастернаке как о значительном и сильном поэте, Цветаева отвечает: «Он — первый поэт России»19.
10-го — новое письмо от Рильке, письмо от Пастернака. И т.д. Весь май Марина Ивановна была захвачена этой романтической перепиской, которая продолжилась и в летние месяцы. Так был создан блестящий памятник мировой литературы «Переписка Р.М.Рильке, Б.Пастернака, М.Цветаевой. Лето 1926 года». «Круговой порукой Любви, Чистоты, Высоты и Человечности» назвала его Анна Саакянц20.
Пребывание Цветаевой в Вандее было, можно считать, счастливым. Она ходила по земле мятежного края, дышала родным воздухом Вандеи, о чем писала Рильке: «Я хочу написать тебе о Вандее, моей героической французской родине. (В каждой стране и каждом столетии есть хоть одна родина — не так ли?) Я здесь ради имени. Когда человек, как я, не имеет ни денег, ни времени, он выбирает самое необходимое: насущное»21.
Рядом в полном составе любимая семья, исключительная по доброжелательности атмосфера в доме, эпистолярное общение не только с великими поэтами, но и со своими друзьями и знакомыми, среди которых В.Ф.Булгаков, В.Б.Сосинский, Д.А.Шаховской, А.А.Тескова, П.П.Сувчинский и др. (более 60 писем было написано Цветаевой из Сен-Жиля22). О своем «романе с бытом» она пишет Сосинскому:
«Дорогой Володя,
Второй месяц нашего пребывания здесь. Хотите самое удивительное приобретение? Я любима, обожаема хозяевами, им и ею, т.е. полутораста летами. Лестно? (Мой идеальный “старик”.) Они и их любовь и есть самое главное событие этого месяца, меня в этом месяце. В их лице меня любит вся старая Вандея, — больше! — весь старый мир, к которому я — чем-то — корнями принадлежу (может быть, простой воспитанностью сердца, которой — утверждаю — в новом нет и, пока не сделается старым, не будет). Это скрашивает жизнь, стирает ее углы, — о да, водит и гладит пo сердцу. Но не только воспитанность: весь уклад. Здесь я, впервые после детства (Шварцвальд), очарована бытом. Одно еще поняла: НЕНАВИЖУ город, люблю в нем только природу, там, где город сходит на нет. Здесь, пока, всё — природа. Живут приливом и отливом. По ним ставят часы!
Не пропускаю ни одного рынка (четыре в неделю), чтобы не пропустить еще какого-нибудь словца, еще жеста, еще одной разновидности чепца.
Словом — роман с бытом, который даже не нужно преображать: уже преображен: поэма…
Главное, я все еще пишу стихи, точнее: постоянно рвусь их писать, а это мешает и готовить, и мести, и просто стоять на крыльце без дела…»23
Цветаева в это лето писала не стихи, писала поэмы, которые рождались одна за одной. Как поэтическое письмо к Пастернаку в мае была написана поэма «С моря», имевшая первоначальное название «Вместо письма». Написанная вслед за ней поэма «Попытка комнаты» уже была обращена к Райнеру Мария Рильке и Борису Пастернаку.
В феврале 1927 года Цветаева писала Пастернаку: «Очень важная вещь, Борис, о которой давно хочу сказать. Стих о тебе и мне — начало лета — оказался стихом о нем и мне, КАЖДАЯ СТРОКА. Произошла любопытная подмена: стих писался во время моего крайнего сосредоточия на нем, а направлен был — сознанием и волей — к тебе. Оказался — мало о нем! — о нем сейчас (после 29го декабря), т.е. предвосхищением, т.е. прозрением. Я просто рассказывала ему, живому, к которому же СОБИРАЛАСЬ! — о встрече с ним — ТАМ. Вещь называлась “Попытка комнаты”…»24
Отголоски ее переписки с Рильке и Пастернаком нашли свое отражение и в третьей поэме лета 1926 года, «Поэме лестницы»25. Еще одна поэма была написана тем же летом — «Несбывшаяся». Посвященная героям Ледяного похода, она не была завершена. Отрывок из поэмы в виде отдельного стихотворения «Кто мы? Потонул в медведях…» печатался при жизни поэта26.
В Сен-Жиле, как и в своих последующих летних поездках, Цветаева не упускала возможности отвлечься на местные достопримечательности. Церковь Сен-Жиль была построена в IX веке, многократно разрушалась в результате религиозных войн и восстанавливалась. С того времени сохранились один из правых нефов и колокольня. О ней, как о церкви XIII века, упоминает Цветаева в письме к Анне Тесковой от 8 июня. В том же письме Цветаева пишет еще об одном интересующем ее историческом памятнике, находящемся возле фермы Mathieu, в семи километрах от Сен-Жиля. Речь идет о кресте, установленном на месте гибели графа Анри де ла Рошжаклена, вождя Вандеи27.
* * *
В сентябре 1993 года жители Сен-Жиля были свидетелями знаменательного события. На прибрежной территории города А.И.Солженицыным была поставлена стела по случаю 200-летия восстания в Вандее и в память о пребывании здесь М.Цветаевой. На стеле выполнена надпись:
Великая русская поэтесса Марина Цветаева проживала в Сен-Жиле с апреля до сентября 1926 года, счастливая тем, что находится в Вандее, где в былое время пробудилось такое свободное стремление. Она сама в 1918 году в своем поэтическом цикле “Лебединый стан” соединила Вандейское восстание с Донским. [Пер. на русский В.Лосской.]
Старого мира последний сон.
Молодость — Доблесть — Вандея — Дон.)
На открытии стелы писатель, инициатор ее установки, выступил с речью:
«Я рад и горд, что мне сегодня досталось участвовать в открытии этого памятника Марине Цветаевой. Своим местом и смыслом он символизирует духовную связь, которая была между Мариной Цветаевой и Вандеей. Что Цветаева — великий поэт России в ХХ веке, это отмечено и в речах, и в подписи. Я давно являюсь поклонником ее поэзии. Но кроме того, Цветаева писала великолепную прозу, и мне пришлось из ее прозы почерпнуть определенные уроки и опыт для собственной работы в русской литературе. Так по многим причинам я чувствую себя сродненным и с этим местом, и с этой памятью.
Спасибо»28.
Прибрежная дорога, около которой находится стела, получила название «Променад Марины Цветаевой» (Promenade Marina Tsvetaeva).
В июне 2012 года в Сен-Жиле была установлена бронзовая статуя поэта работы скульптора Зураба Церетели. На постаменте надпись (на двух языках): «В дар французскому народу от российского народа в знак дружбы и сотрудничества между нашими странами. Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин». Место установки — набережная Garcie-Ferrande.
Затем, в 2013 году, недалеко от первой стелы, по случаю 20-летия исторического посещения города А.И.Солженицыным и в память о переписке трех поэтов была установлена еще одна стела. На ней запечатлены портреты Цветаевой, Пастернака и Рильке, а также фотография участников торжеств 1993 года: А.И.Солженицына, Н.А.Струве и мэра города Жана Руссо.
В Ла-Фавьере
(Борм-ле-Мимоза; Ле-Лаванду)
28 июня — 25 сентября 1935
«Твердо решила этим летом увезти Мура на море, нашла дешевое помещение в Фавьере и уже часть платы — внесла»29.
Борм-ле-Мимоза (Bormes-les-Mimosas) — город в нескольких километрах от Лазурного берега, примерно на полпути между Тулоном и Сен-Тропе. Романтично звучащая часть названия города «Мимоза» была добавлена в 1968 году; город очень зеленый: здесь множество деревьев, цветов и, конечно, мимозы. Городские власти стремились привлечь туристов, когда изменили название города. Городок Борм состоит из двух частей: средневековой деревни и морского порта и пляжей — Ле-Лаванду.
Историческая часть городка расположилась на крутом холме; вершину его венчает замок-крепость, а склоны пронизаны множеством извилистых улочек, спускающихся вниз.
Руины замка XII века находятся на самой высокой точке городка Борм. Сверху открывается удивительно красивый вид на Средиземное море. Тропинка позади замка примерно через 45 минут пути приводит к небольшой часовне XIII века и панорамным видам.
Ле-Лаванду (Le Lavandou) — коммуна на юго-востоке Франции в регионе Прованс — Альпы — Лазурный берег, у подножия массива Мор, департамент Вар, округ Тулон.
Название нередко ассоциируется с лавандой, но на самом деле оно трактуется как «прачечная на берегу, место для стирки белья» (фр. lavoir). Ле-Лаванду — приморская часть города Борм-ле-Мимоза.
Ла-Фавьер (La Faviere), живописный уголок Лазурного берега, своими знаменитыми пляжами как бы продолжает приморский край Ле-Лаванду. В 1920–1930-е здесь обосновались русские писатели и поэты, художники, профессора, известные деятели русской эмиграции. Жизнь русской колонии в Ла-Фавьере тех лет нашла отражение в целом ряде воспоминаний, наиболее известными из которых можно признать мемуары баронессы Людмилы Врангель, артистки кино Ксении Куприной, писателя Георгия Гребенщикова. В Ле-Лаванду в 1932 году умер (от инфаркта) и был похоронен на местном кладбище Саша Черный30. Могила его не сохранилась. На кладбище установлена памятная доска.
В Ла-Фавьере в довоенные годы жили или приезжали на отдых:
Авксентьева (в замужестве Прегель) Александра Николаевна (1907–1984), художник; Безсонов Николай Алексеевич (1886–1951), ученый-физиолог; Билибин Иван Яковлевич (1876–1942), график; Гончарова Наталья Сергеевна (1881–1962), художник, сценограф; Гребенщиков Георгий Дмитриевич (1882–1964), писатель; Гречанинов Александр Тихонович (1864–1956), композитор; Куприн Александр Иванович (1870–1938), писатель, с женой и дочерью; Ларионов Михаил Федорович (1881–1964), художник, сценограф; Метальников Сергей Иванович (1870–1946), ученый-биолог; Поплавский Борис Юлианович (1903–1935), поэт, прозаик; Рожанковский Федор Степанович (1891–1970), художник и график; Черепнин Александр Николаевич (1899–1977), композитор; Черепнин Николай Николаевич (1873–1945), композитор, дирижер; Черный Саша (наст. имя Гликберг Александр Михайлович) (1880–1932), поэт-сатирик; Щекатихина-Потоцкая Александра Васильевна (1892–1967), художник, сценограф, жена И.Я. Билибина. И другие31.
Из писем, написанных М.Цветаевой в Ла-Фавьере Анне Тесковой (2 июля 1935 года)
«<…> Нынче морю и Югу — четвертый день. Сняли мансарду — просторное, но — пёкло, пёкло — но просторное — и дешевое: чердак баронессы Врангель32, к<отор>ая оказалась моей троюродной сестрой: ее отец, писатель-народник (и врач) — поколения Чирикова, — С<ергей>Я<ковлевич> Елпатьевский33 — был двоюродный брат моего отца. Но я — больше взволновалась этим открытием, чем она. (Баронесса она по мужу: не Главнокомандующему, а земскому деятелю34, но — очевидно — одна семья). Хозяева еще в Париже, мы с Муром на чердаке — одни царствуем. Жизнь — тяжелая: продуктов нет (Favire — несколько русских вилл, между прочим — две милюковские, обе заколоченные), за всем нужно в соседний курорт <…>
Море — блаженное, но после Океана — по чести сказать — скучное. Чуть плещется, — никакого морского зрелища. Голубая неподвижность — без событий. Пляж — чудесный: песчаный и дно очень долго — мелкое. Вода — изумительного цвета. Но (Вам — скажу) — скучно. Я плохой пловец, — не моя стихия, а лежать для меня — самый тяжелый труд. С Муром же ходить — нельзя, и долго нельзя будет. А какие вокруг горы! Сосна, лаванда, мирт, белый мрамор. И какие — доступные. <…>
Я давно уже выбита из колеи писанья. Главное — нет стола, а если бы и был — жара на чердаке тропическая. Но еще главней: это (вся я) никому не нужно. Это, в лучшем случае, зовется “неврастения”. Век меня — миновал. Но об этом — в другой раз»35.
Ариадне Берг (4 июля 1935 года)
«<…> Фавьер — несколько русских вилл и французских ферм, без улицы и почтового ящика. Огромный пляж, на котором мы с Муром, от 4 до 6 ч<асов> — одни, не считая прибегающих собак. Виноградники подходят прямо к морю, уступая последнюю близость — соснам. <…>
Жизнь здесь трудная, густо-хозяйственная, все нужно добывать — и весьма в поте лица.
Самое, для меня, тяжелое: нельзя ходить. Муру нельзя ходить, — значит и мне нельзя. А — какие горы!! И горный городок — Bormes — феодальный: мой — и всего только в 6 кил<ометрах> всходу! Дразнит — пуще чем лисицу — виноград. Ногой подать! <…>»36
Анне Тесковой (12 июля 1935 года)
«<…> Живем вторую неделю. Я — томлюсь. Сейчас объясню, и надеюсь Вы меня поймете. Мне вовсе не нужно такой красоты, стoлькой красоты: море, горы, мирт, цветущая мимоза и т.д. С меня достаточно — одного дерева в окне, или моего вшенорского верескового холма37. Такая красота на меня накладывает ответственность — непрерывного восхищения. (Ведь сколько народу, на моем месте, было бы счастливо! Все.) Меня эта непрерывность красоты — угнетает. Мне нечем отдарить. Я всегда любила скромные вещи: простые и пустые места, которые никому не нравятся, которые мне доверяют себя сказать — и меня — я это чувствую — любят. А любить — Cote d’Azur — то же самое, что двадцатилетнего наследника престола, — мне бы и в голову не пришло. <…>
Еще беда, что здесь нет органического населения: чтov я, всегда, так люблю, — ни одного старого дома, ни одной старой стены38: только дачи и дачники, не считая нескольких франц<узских> ферм, тоже — со вчерашнего дня. Это — эмигрантский поселок в сосновом лесу. Зажиточно-эмигрантский, т.е. буржуазный…»39
Ариадне Берг (2 сентября 1935 года)
«Прогулки здесь чудные, но — скучно о чужих чудных прогулках? Нам и открытки чужие — скучны, если не особенно уж красноречивы. Но спутника — верного — у меня за лето не нашлось: такого, с которым бы одинаково хорошо — идти, говорить, молчать. Были либо ходящие и неговорящие (говорящие — не то и не о том), либо говорящие — и неходящие <…>»40
Анне Тесковой (30 сентября 1935 года)
«Дорогая Анна Антоновна,
Ваше письмо в Фавьер получила последним, — прямо в последнюю минуту, так что читала его уже в вагоне.
Переезд был трудный и сложный, — я с 18 лет путешествую с кастрюлями (дети!) — но море до последней минуты было блаженно-синим, и часть души моей — надолго там.
Итог лета: ряд приятных знакомств (приятельств) и одна дружба — с молодым русским немцем — в типе Даля, большим и скромным филологом, — о нем был отзыв в последней книге Совр<еменных> Записок: специалист по русскому языку XVI в<ека> с странной фамилией (Унгеб) — вот и ошиблась: Унбегаун. <…>41
Много снимали, но проявлять будем здесь — там было втридорога. Непременно пришлю карточки, — и свою» <…>42.
* * *
Из множества сохранившихся фотографий лета 1935 года43, о которых писала Цветаева Анне Тесковой, отметим здесь два снимка. Первый из них был послан как раз Тесковой в письме от 20 января 1936 года со следующим пояснением: «А теперь, дорогая Анна Антоновна, увидьте нас с Муром на лестнице нашего фавьерского скворешника — видите, какая крутая? С нее я ежедневно сносила стол (с чернильницей, книгами и тетрадями) — в сад, пока Мур, днем, спал»44.
На другом снимке М.Цветаева с сыном Георгием запечатлены на берегу моря. На обороте запись М.Цветаевой: «Мы с Муром напротив форта Брегансон, где, возвращаясь с Эльбы, ночевал Наполеон. Лето 1935 г. МЦ». Форт Брегансон находится на островке Средиземного моря, отделенном от побережья небольшим проливом.
Пребыванию Наполеона в форте Брегансон посвящено написанное в Фавьере стихотворение Цветаевой:
Окно раскрыло створки —
Как руки. Но скрестив
Свои — взирает с форта:
На мыс — отвес — залив
Глядит — с такою силой,
Так вглубь, так сверх всего –
Что море сохранило
Навек глаза его.
26–27 июля 1935
Вообще, стихов в это лето Цветаевой было написано немного45. Особо следует сказать о двух стихотворениях, составивших цикл «Отцам». Вот что писала о них Анна Саакянц:
«В сентябре она (Цветаева. — Ред.) работает над циклом из двух стихотворений, обращенных к отцам.
В мире, ревущем:
— Слава грядущим!
Чтo во мне шепчет:
— Слава прошедшим!
Вам, проходящим,
В счет не идущим,
Чад не родящим,
Мне — предыдущим.
С клавишем, с кистью ль
Спорили, с дестью ль
Писчего — чисто
Прожили, с честью.
Белые — краше
Снега сокровищ! —
Волосы — вашей
Совести — повесть.
Никогда не выходила Цветаева из своей неизбывной двойственности: поэт, опередивший современников, но устремленный не вперед, а назад. Именно отцы мнились ей людьми чести и совести.
Первое стихотворение <…> было окончено в Фавьере, второе — прервано отъездом и завершено в Ванве. В тетради под ним — помета:
“Начато еще в Favier’e. Кончено 16 октября в Vanv’e. (14 мелких страниц черновика: честное слово!)”
Второе стихотворение “Отцам” относится к тем “монбланам” цветаевской лирики, к которым мы причисляли такие вещи, как “Сивилла”, “Раковина” и некоторые другие. И здесь невозможно не процитировать почти полностью это великое цветаевское творение, высота которого равна только его простоте, и наоборот:
Поколенью с сиренью
И с Пасхой в Кремле,
Мой привет поколенью
По колено в земле,
А сединами — в звездах!
Вам, слышней камыша,
— Чуть зазыблется воздух —
Говорящим: ду — ша!
Только душу и спасшим
Из фамильных богатств,
— Современникам старшим —
Вам, без равенств и братств —
Руку веры и дружбы,
Как кавказец — кувшин
С виноградным! — врагу же —
Две — протягивавшим!
Сколько же стоит за этими строфами высоких, чистых, благородных душ, которые прошли, проходят — вместе с временем, породившим их; они всегда — жертвы, поверженные, погубленные, погибшие, но неизменно оставившие после себя свет далеких звезд. Великие старики, Стаховичи, Волконские, — мало пришлось их на цветаевский век… И поэт присягает им на верность, дочернюю верность — отцам, но не просто верность, а нерасторжимость с ними, ибо принадлежит к их породе:
Поколенье, где краше
Был — кто жарче страдал!
Поколенье! Я — ваша! —
Продолженье зеркал.
Ваша — сутью и статью,
И почтеньем к уму,
И презрением к платью
Плоти — временному!
Вы — ребенку, поэтом
Обреченному быть,
Кроме звонкой монеты
Всё — внушившие — чтить:
Кроме бога Ваала
Всех богов — всех времен — и племен…
Поколенью — с провалом —
Мой бессмертный поклон!..
Вселенская благодарность — благородству.
Еще живого — исчезающим…
Вам, в одном небывалом
Умудрившимся — быть,
Вам, средь шумного бала
Так умевшим — любить!
До последнего часа
Обращенным к звезде —
Уходящая раса,
Спасибо тебе!»46
(В Морэ-сюр-Луэн
7–31 июля 1936)
«Я сюда приехала, чтобы беспрепятственно работать, т.е. переводить Пушкина — лучшие стихи…» (9 июля 1936)47
«…Горюю об этом чудном городке, где мне чудно жилось и работалось». (31 июля 1936)48
Из истории города
Морэ-сюр-Луэн (Moret-sur-Loing) —
муниципалитет в регионе Иль-де-Франс, департамент Сена и Марна.
Расположен на опушке леса Фонтенбло, на берегу Луэна, недалеко от места слияния с Сеной. Это небольшой средневековый город с 4500 жителями, чье происхождение относят к галло-римским временам. Он становится важным стратегическим объектом в 1081 году, когда входит в королевские владения. Город отличается сохранившимися с XII и XV веков постройками. К ним относятся часть стены, проходящей полумесяцем через Луэн, трое ворот: к Бургундии, к Фонтенбло, в крепость Грез; готический собор Нотр-Дам, башня XII века (частично разрушена во время революции); мост через Луэн, существует с XII века и расширен в XIX веке; остатки старого замка на правом берегу Луэна; многие средневековые подвалы.
Начало возведения церкви Нотр-Дам относится к 1166 году. Позже ее много раз перестраивали. Но знаменита она не столько возрастом, сколько своим органом, одним из самых старых во всей Франции.
А еще прославился город своими знаменитыми леденцами. История их изготовления связана с основанием в 1638 году в городе приорства монахинь-бенедиктинок Нотр-Дам-дез-Анж. Первая настоятельница Элизабет Пиду запустила производство леденцов по изобретенному ею рецепту. Готовили их из так называемого ячменного сахара в виде сладких лекарственных палочек (помогало от кашля и простуды). Конфеты ели даже при дворе — настоятельница была кузиной Лафонтена. Связь монастыря с королевским двором, впрочем, оказалась еще прочнее, чем через опального баснописца.
На гербе города Морэ-сюр-Луэн — голова чернокожей девушки и королевские лилии с полосой, означающей незаконное рождение. Была в монастыре черная монахиня, утверждавшая, что она — королевская дочь. Матерью ее при этом считалась сама королева Мария-Тереза. Как уж получилось, что у королевской четы родился чернокожий ребенок, никто точно не знал.
В 1792 году обитель прекратила свое существование. К счастью, после революционных потрясений одна из монахинь вернулась в Морэ с рецептом лакомства, который передала, умирая, своей подруге. Производство леденцов возобновилось и продолжается по сей день.
Рассказывают, что Сара Бернар не выходила на сцену, не проглотив крошечный ячменный сахар, уж очень он хорош для горла.
Небольшой городок, несмотря на свою малость, тем не менее оставил свой след в истории Франции. В марте 1815 года Наполеон покинул остров Эльба, где был заточен, собрал приверженцев и двинулся на Париж. По дороге в столицу он остановился в Морэ переночевать в квартире дома напротив нынешней мэрии. Наутро двинулся дальше. Об этом жителям и посетителям города напоминает сегодня памятная доска, установленная на том самом доме.
Из писем М.Цветаевой июля 1936 года
Ариадне Берг (8 июля 1936 года)
«Дорогая Ариадна, вчера, в грозу и ливень въехали с Муром в Moret. Выгрузив вещи, зашли в кафе, а когда вышли — все улицы были превращены в глубокие и бурные потоки. Пока Мур изумлялся и негодовал, я быстро и молча разулась и пошла вперед — в воде выше щиколки, держась за край домов, ибо поток — уносил. (То же, конечно, пришлось сделать и Муру — но кaк он потом ворчал! — “Все из окон на нас смеялись… Думают, что мы всегда ходим босиком”… и т.п. рассуждения горожанина.)
Квартира очень уютная и чистая, уличка тихая, за сaмой церковной стеной (спиной). Окрестности редкостной красоты: две реки — Loing и Сена — близкий лес (есть и сосна), холмы… Мы уже сделали две прогулки и уже нынче ели свои маслёнки.
Лавок — залиться: целая улица кооперативов и всяческих Familister’ов. Цены — не дороже Ванва. Словом, быт устрoeн, т.е. — почти устранён. <…>»49
Зинаиде Шаховской (9 июля 1936 года)
«Милая Зинаида Алексеевна, как видите — я уже на воле, а именно: в чудном старинном городке под Фонтенбло. Быт устроен, т.е. по возможности устранен, а для души — непосредственно над головой — две химеры: Мурина и моя (поделили) — ибо живем непосредственно за церковной спиной. Я сюда приехала, чтобы беспрепятственно работать, т.е. переводить Пушкина50 — лучшие стихи, не взирая — переведены ли уже, или нет, ибо я ни одного перевода не знаю, да и знала бы — не слушала бы. <…>
Пока сделаны: Когда могучая зима — Пророк — Для берегов отчизны дальной — К няне — и сейчас идет, именно волнами идет! Свободная стихия (К морю). Но я хочу — целый сборник: всё, что есть лучшего. Посмотрим, что успею за лето. <…>
Дальше: всего Пира переводить не буду: там лучшее — обе песни51, а остальное — для перевода мало увлекательно, ибо беспрепятственно. Я не люблю стиха без рифмы — и этого размера не люблю: скучаю. <…>»52
Анне Тесковой (10 июля 1936 года)
«<…> Moret — средневековый городок под Фонтенбло, улички (кроме главной, торговой) точно вымерли, людей нет, зато множество кошек. И древнейших старух. Мы живем на 2-ом этаже, две отдельных комнаты (потом приедет С<ергей> Я<ковлевич>), выходящих прямо в церковную спину. Живем под химерами.
Наша церковь (эта) основана в 1166 г., т.е. ей 770 лет. (И сколько таких церквей во Франции! Лучшие — не в Париже.) Но внутри хуже, чем снаружи. Чудные колонны, переходящие в арки купола, покрыты известкой, не давая дышать старому серому камню, вместо скромных и непреложных скavмей — легкомысленные суетливые желтые стулья. Церковь люблю пустую — без никого и ничего. Хорошо бы пустую — с органом. Но этого не бывает.
Хозяйки тихие: старушка 75 лет — с усами — и дочь, сорока, сорока пяти — в параличе: 7 лет не выходила на улицу. Мы им все покупаем и они за это нам трогательно благодарны. Дом — очень католический <…>
Перевожу Пушкина — к годовщине 1937 г<ода>. (На французский, стихами). Перевела: Песню из Пира во время чумы (Хвалу Чуме), «Пророка», «Для берегов отчизны дальной», «К няне» и — сейчас — «К морю» (мои любимые). Хочу за лето наперевести целый сборник — моих любимых. Часть (бесплатно) будет напечатана в бельгийском пушкинском сборнике. Знаю, что тavк не переведет никто. Когда отзоветесь, пришлю образцы. <…>»53
* * *
19 сентября 2015 года жители маленького городка стали свидетелями больших культурных событий. Одно из них связано с именем шотландского писателя и поэта Роберта Льюиса Стивенсона (Robert Louis Stevenson; 1850–1894). Автор знаменитого романа «Остров сокровищ» во время своих наездов во Францию часто совершал длительные поездки по окрестностям Фонтенбло, бывал при этом в Морэ-сюр-Луэн. По случаю этих посещений по решению городских властей на видном месте был установлен знак памяти Р.Л.Стивенсона.
В этот же день в память о пребывании Цветаевой в Морэ-сюр-Луэн на доме, где она жила, при участии мэрии была установлена и торжественно открыта мемориальная доска. С французской стороны в памятных торжествах участвовали: Patrick Septiers (Патрик Септье, мэр города), Jacques Bel (Жак Бель, советник по культуре), Cristian Lardier (Кристиан Лардье, журналист, писатель, президент Французского института истории космоса, инициатор открытия доски), Elena Etsina-Faivre (Елена Ецина-Февр, гид, переводчик); с российской стороны: Виктория Королёва (зам. руководителя администрации г. Королёва), Зоя Атрохина (директор Дома-музея Марины Цветаевой в Болшеве), Лев Мнухин (научный сотрудник Дома-музея М.И.Цветаевой в Болшеве и Дома-музея Марины Цветаевой в Москве), Татьяна Ордынская (депутат Московской областной думы), Антон Сыромятников (ведущий специалист ОАО «Газпром космические системы», инициатор открытия доски), Мария Парникова (атташе по культуре Российского посольства во Франции).
Русский текст доски был составлен сотрудниками Дома-музея М.И.Цветаевой в Болшеве (З.Атрохина, И.Шкурлатовская), на французский переведен В.Лосской. Краткую биографию Цветаевой на двух языках дополняет известный ее фотопортрет работы П.Шумова. Вот фрагменты из написанного на памятной доске русского текста:
«Мне Франции нету милее страны,
И мне на прощание слезы даны.
Как перлы они на ресницах висят.
Дано мне отплытье Марии Стюарт.
Париж, 1939.
Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) — один из крупнейших русских поэтов ХХ века. Родилась в Москве в семье представителей дворянской интеллигенции. Ее отец, Иван Владимирович Цветаев, был профессором Московского университета, известным филологом и искусствоведом, основателем Московского Музея изящных искусств (нынешнего ГМИИ им. А.С.Пушкина). По своему собственному свидетельству, Марина начала писать стихи еще в шестилетнем возрасте. А в 1910 году Цветаева опубликовала на личные средства первый поэтический сборник — “Вечерний альбом”. <…>
Несмотря на активную творческую работу, большинство из созданного Цветаевой в эмиграции осталось неопубликованным. Из блистательных переводов А.С.Пушкина на французский, которыми она занималась в течение 1936–1937 годов, мечтая об их издании к столетию гибели поэта, были напечатаны лишь “Бесы” <и еще два перевода: см. примеч. 50. — Л.М.> <…> Творческая изоляция Цветаевой во Франции и отсутствие возможности печататься, приведшее к практической нищете, были во многом связаны с деятельностью Сергея Эфрона, которого обвиняли в сотрудничестве с НКВД.
Весной 1937 года Ариадна Эфрон первой из семьи покинула Францию и вернулась на родину. Осенью того же года за ней последовал отец. После мучительных колебаний в 1939 году к ним присоединилась Марина Цветаева с сыном. Возвращение в СССР, увы, не стало спасительным ни для кого из них. Вскоре был арестован и расстрелян Эфрон, арестована и сослана на долгие годы в сталинские лагеря дочь Ариадна. Мур погибнет на фронте в 1944 году. Два месяца спустя после начала Великой Отечественной войны Цветаева с сыном были эвакуированы в город Елабугу, где 31 августа 1941 года произошла трагическая развязка <…>
Среди многочисленных французских адресов поэта был и адрес в Море-сюр-Луане: ул. Таннери, дом 18, где Цветаева прожила с сыном около месяца в июле 1936 г. <…>»54
Фрагмент французской надписи был выставлен в зале приемов в мэрии, где после церемонии ее главные участники получили памятные медали города.
В Див-сюр-Мер
18 августа — 10 сентября 1938
Див-сюр-Мер (Dives-sur-Mer) — коммуна в регионе Нижняя Нормандия. Департамент коммуны — Кальвадос. Округ коммуны — Лизьё.
Див-сюр-Мер находится в пригороде Кабура. Эта местность вошла во французскую историю в связи с герцогом Нормандским Вильгельмом. В сентябре 1066 года здесь базировался перед отплытием на захват английского трона его флот, ожидая попутного ветра. Однако попытка отплыть отсюда оказалась неудачной, начавшийся шторм заставил суда вернуться. Спустя три недели с попутным ветром флот отплыл снова и 29 сентября 1066 года приплыл в Англию, в Певенси (Pevensey), откуда и началось победное шествие нормандцев по территории Англии, а герцог Вильгельм стал королем Англии.
В Див-сюр-Мер, на территории старинной почтовой станции, находится деревня ремесел, носящая имя Вильгельма Завоевателя (фр. Guillaume le Conquevrant). Здесь можно увидеть деревянные резные барельефы и украшения, старинную посуду и мебель, предметы средневекового быта. Див-сюр-Мер славится во Франции изготовлением кружевных масок для балов-маскарадов и кружевных зонтов.
Из писем М.Цветаевой лета — осени 1938 года
Ариадне Берг (11 августа 1938 года)
«Дорогая Ариадна,
Только что Ваше письмо и тотчас же отвечаю, — завтра уже не смогу: опять укладываться! — 15-го едем с Муром на океан — на 2–3 недели: в окрестности Cabourg’a (Calvados) — 21/2 ч<аса> езды от Парижа.
Бессмысленно ждать “у моря погоды” — не у мoря, а у станции метро Mairie d’Issy55. А комната у моря — дешевле, чем в Исси. (Господи, как чудно было бы, если бы Вы туда ко мне приехали!! Там скалы, и ночная рыбная ловля: они бы — ловили, а мы бы — со скалы — глядели. А вдруг — сбудется?!) Весь этот месяц доправляла свои неизбывные корректуры — и с собой везу (“остатки сладки” — гoрьки!). Посылаю Вам (в подарок) уцелевшую корректуру своей Поэмы Горы — сaмой моей любовной и одной из самых моих любимых и самых моих — моих вещей.
Это было — и гора и поэма — в 1923 г. — 1924 г., в Праге, а та гора была — один из пражских холмов. Мне до сих пор больно — читать. А видеть его — уже не больно, давно не больно. От любви уцелели только стихи.
Он — молодец и сейчас дерется в Республиканской Испании56.<…>
Работайте — ходите — живите — а время сделает своё. (От меня до Petite Sainte Thevrиse — рукой подать57. Приехали бы — пошли бы вместе.)
Целую и люблю.
М.
<Приписка на полях:>
Ради Бога, уберегите письмо от глаз!!
Сроки мои еще совершенно не известны: не раньше
15-го сент<ября>, а может быть и позже. Увидимся?»58
Борису Унбегауну (15 августа 1938 года)
«<…> О нас с Муром: Мур больше чем на полголовы выше меня, — тень усов (13 лет!) — полон рот газет, а руки — рисунков. <…>
На-днях едем с ним на близкое море — в окрестности Кабура — рабочий (увы, не рыбачий!) поселок в получасе ходу от моря. С нашей руиной расстались59, вещи распродали и раздали. Месяц жили в гостинице у Mairie d’Issy (в самую жару!) — теперь нa море — а чтo дальше будет — неизвестно. <…>»60
Константину Родзевичу (18 августа 1938 года)
«Милый Р<одзевич>! Ехать сюда 31/2 часа и стoит это 130 фр<анков> aller-et-retour (туда и обратно- фр.).
Рядом — известные курорты Cabourg и Houlgate61, а наш — неизвестный некурорт: Dives-sur-Mer: километр от моря, чудные прогулки, церковь XII в.62, норманнские Hotelleries — и новый рабочий поселок, где — мы. Если серьезно думаете приехать — напишите: гостиничных цен не знаю и на-авось ехать рискованно. Очень рада была бы с Вами погулять и побеседовать. Погода свежая, плаж просторный.
Буду ждать весточки.
– С доброй памятью — <…>
МЦ»63.
Ариадне Берг (18 августа 1938 года)
«Дорогая Ариадна! Правда — дивное имя? Был у меня когда-то — ровно 20 лет назад! — такой стих (кончавший стихотворение):
…Над разбитым Игорем плачет Див64 (Див — неведомое существо из Песни о Полку Игореве, думаю — полу-птица, полу-душа…) Наш Dives — полу-Guillaume-le-Conquevrant65, полу-рабочий поселок, с одним домом во всю улицу и под разными нумерами (казенные квартиры для заводских рабочих). У нас с Муром большая светлая комната — в ней и готовлю — но мыться в ней нельзя: ничего нет: нужно — в кухне, а в кухне — всё семейство: отец, мать и четверо детей. Я нынче попросила хозяина выйти, он вышел — и тотчас же вошел, а я мыла ноги, более или менее в рубашке, он — ничего, ну и я — ничего. Мне показалось: он — не того, а он оказался: Ni-ki-tа: тaк его позвала хозяйка — и оказался — русским, русским отцом четырех нормандских детей, ни звука не знающих по-русски: за глаза старшего мальчика: непомерные, карие, жаровые (зачем ему такие?!) — душу бы отдала.
Море — верста ходу. Плаж — как все: слишком много народу и веселья: море на свой берег — непохоже. Мур с упоением играет с рабочим народом (малолетним, мужского пола) — и немножко отошел от своих газет. — Ехали через Lisieux, видели уж-жасный!! мавританский собор, думающий почтить память Св<ятой> Терезы, но и другое видели — монастырь, в глубине города, тот о котором она — сорок лет назад: — C’est le froid qui m’atueve.
Городок гористый, прелестный.
Думаю пробыть здесь три недели, так что — надеюсь! — еще увидимся. Но этот раз будет — последний раз (О Боже, Боже, Боже! Чтov я делаю?!) <…>»66
Ариадне Берг (3 сентября 1938 года)
«Дорогая Ариадна!
Пишу Вам уже на Париж, ибо Вы написали: с 3-го по 10-е. Увы! неужели только по 10-е? Ибо я раньше 10-го не выеду, а м<ожет> б<ыть> даже позже. В Париже меня ждет страшный неуют и в первый же день — необходимость выписаться и прописаться, ибо я сейчас не живу нигде: комнату в Исси — конечно — оставила (т.е. — бросила), в прежнюю ли гостиницу въеду или «обоснуюсь» в Париже — еще не знаю, ничего не знаю о своем ближайшем будущем, знаю только, что такая жизнь страшно не по мне и — думаю — ни по кому.
Остающуюся неделю употреблю на окончание разных работ67, забранных. Боюсь, что в Париже у меня уже досуга не будет. Сделаю — чтo смогу. <…>
Я давно уже не живу — потому что такая жизнь — не жизнь, а бесконечная оттяжка <…> Приходится жить только нынешним днем — без права на завтра: без права на мечту о нем! А я всегда, с 7-ми лет, жила — “перспективой” (мое детское слово, к<отор>ое мне представлялось в виде панорамы — тоже вещи из моего детства).
А «панорамы» — никакой. И — ненавижу гостиницу, в такой жизни для меня что-то — позорное, — точно я другого не заслужила! Пусть изба (как годы было в Чехии!) — но не «chambres meubleves»!
– Ну — вот.
В море купались — раз: было грязно, мягко и холодно. Но были чудные прогулки по холмам и с далёким морем, с каждым шагом обретавшим всё свое величие. Были старые фермы и старые деревья — и вечно-юная зелень с вечно-жующими коровами. И хозяйство — как везде и всегда. Видите: еще есть, а я уже говорю: было! Из Парижа напишу сразу — дам адрес, к<оторо>го еще нет.
Обнимаю Вас и всегда помню и люблю. <…>»68
Сергею Эфрону (20 сентября 1938 года)
«Дорогой Л<ев> — К69. Наконец-то два письма (последнее от 28-го). Но надеюсь, что А<ля> мои пересылала. Вернулись мы 10-го, в той гостинице места не было, нашли в городе гораздо лучшую комнату: большую, с бютагазом, пятый этаж, вид на башню с часами. По близости от Алиного городского жилища, — на бульваре70. Сняли на месяц, т.е. до 15-го Октября71. (Пишу на основном фоне тревоги за Чехию72 <над строкой: не только>, в полном сознании и твердой памяти. Засим продолжаю:) Милый Л<ев>, бытие (в смысле быта, как оно и сказано) не определяет сознания, а сознание — бытие. Льву Толстому, senior’y — нужен только голый стол — для локтей, Льву Толстому junior’y — накрытый стол (бронзой или хрусталем — и полотном — и плюшем) — а бытие (быт) было одно: в чем же дело? в сознании: осознании этого быта. — Это я в ответ на одну Вашу — пoходя — фразу. И — скромный пример — мой быт всегда диктовался моим сознанием (на моем языке — душою), поэтому он всюду был и будет — один: т.е. всё на полу, под ногами — кроме книг и тетрадей, которые — в высокой честиv. (Оглянулась и ужаснулась — сколько этого быта под ногами, но здесь ни одной полки и ни одного гвоздя. Поэтому всё хозяйство — на полу, но мне уже давно всё равно.)
Живем — висим в воздухе. Во сне я — до сих пор — летаю, но это — другое. Материально всё хорошо и даже очень, но: сознание определяет бытие! И сознание, что всё это на час — который может быть затянется — как целый год затягивался — но от этого не переставал и не перестанет быть часом — мешает чему бы то ни было по-настоящему радоваться, что бы то ни было по-настоящему ценить. Так было и в нашем морском Диве (Dives-sur-Mer). <…>»73
* * *
Если описанные выше места (Вандея, Ла-Фавьер и, теперь, Морэ-сюр-Луэн) прочно связались с именем Цветаевой (памятные стелы или доски, воспоминания современников и др.), то Див-сюр-Мер до настоящего времени оставался забытой точкой на «цветаевской» карте Франции. И поэтому городок на побережье Ла-Манша стал по проекту одним из первых мест для посещения нашей группой.
Поездка состоялась весной 2017 года. Первостепенной задачей на этот раз было найти дом Цветаевой по адресу, который она указывала в письмах (8, rue du Nord). Нашли улицу, нашли дом. Все как описано у Цветаевой: длинный дом с несколькими входами.
Над одним из них номер 8. Очень похоже, что прежние постройки остались такими, какими были в 1938 году. Однако в этом следовало бы убедиться. Перед поездкой Вероника Лосская написала мэру города г-ну Пьеру Мураре о нашем приезде. Было получено свидание с ним, и он подтвердил, что изменений улица не претерпела. Не менее важным вопросом в разговоре с мэром была возможность установки на доме (или перед ним) памятной доски (или стелы). Глава города с вниманием отнесся ко всему, о чем говорила Вероника Лосская (автор этих строк присутствовал при беседе): об отношении Франции к Цветаевой, о сохранении памяти о ней и т.п. У нас сложилось впечатление, что есть надежда на установку доски или стелы. Нужно время.
В заключение приведем всю хронику событий, связанных с сохранением памяти о пребывании Марины Цветаевой во Франции:
1993. Сен-Жиль-сюр-Ви (Вандея). А.И.Солженицын устанавливает стелу памяти пребывания Цветаевой в Вандее. Активное участие в событии принимает Н.А.Струве.
2010. Ванв, предместье Парижа. На доме 65, rue Jean-Baptiste Potin, где в 1934–1938 годах жила М.Цветаева, установлена памятная доска с текстом ее стихотворения, написанного в этом доме (в пер. на фр. яз. В.Лосской).
2012. Бельвю-Медон, предместье Парижа. У дома 31, bd Verd de Saint-Julien, где в 1926–1927 годах жила М.Цветаева, установлена памятная стела.
2012. Сен-Жиль-Круа-де-Ви (Вандея). Открыт памятник Марины Цветаевой работы Зураба Церетели. Дорога вдоль берега получила название «Promenade Marina Tsvetaeva».
2013. Сен-Жиль-Круа-де-Ви (Вандея). На песчаной косе, в начале Promenade Marina Tsvetaeva, установлена стела, посвященная памяти великого русского поэта Марины Цветаевой, переписке трех поэтов (Цветаева, Пастернак, Рильке) и 20-летию исторического посещения Вандеи лауреатом Нобелевской премии А.И.Солженицыным.
2015. Париж, 13-й округ. После реконструкции и ремонта открыта муниципальная библиотека, которой было присвоено имя Марины Цветаевой. Теперь на доме 132, rue de la Glaciere можно видеть над входом в помещение надпись: «La bibliotheque Glaciиre Marina Tsvetaпeva».
2015. Морэ-сюр-Луэн, близ Фонтенбло. На доме 18, rue de la Tannerie, где в 1936 году жила М.Цветаева, установлена памятная доска. На ней приведена краткая биография поэта на русском и французском (пер. В.Лосской) языках и стихотворение А.С.Пушкина, переведенное Цветаевой в дни пребывания в Морэ.
2016. Ванв, предместье Парижа. В помещении мэрии открыт бюст Марины Цветаевой работы скульптора Андрея Тыртышникова. Рядом, на стене, установлена памятная доска.
И наконец, еще одна достопримечательность, довольно забавная, появилась в конце 2016 года в парижском парке Пале-Руаяль. На его территории выставлены металлические стулья, на спинке каждого из которых выточен афоризм известного писателя. Наряду с цитатами из В.Гюго, Г.Аполлинера, П.Элюара представлен девиз Марины Цветаевой: «Etre vaut mieux qu’avoir» («Лучше быть, чем иметь»).
Примечания:
1 Цветаева М.И. Письмо к Н.Гайдукевич, 1935, 7 июня // Цветаева М.И. Письма 1933–1936 / Сост., подгот. текста, коммент. Л.А.Мнухина. М.: Эллис Лак, 2016. С. 438. Далее: Письма 1933–1936 (1905–1923 [2012]; 1924–1927 [2013]; 1928–1932 [2015]; 1937–1941 [2016]).
2 Цветаева М.И. Ответ на анкету // Собрание сочинений: В 7 т. Т. 4 / Сост., подгот. текста и коммент. А.Саакянц и Л.Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994. С. 622. Далее: Собр. соч., с указанием тома и стр.
3 Цветаева М.И. Письмо к А.В.Бахраху, 1923, 27 сент. // Письма 1905–1923. С. 692.
4 «В 1909 году летом Марина в Париже увидела на сцене Сару Бернар. После одного из спектаклей (“Орленка” или “Дамы с камелиями”) Марина дождалась ее и передала ей фотографии — для подписи на память. Два своих портрета актриса подписала: “Souvenir de Sarah Bernardt” <На память о Саре Бернар (фр.)>, а на третьем, где она была неудачна, где светлые ее волосы казались седыми, она написала размашисто, через лицо: “Ce n’est pas moi!!!” (три восклицательных знака через рот и нос) <Это не я!!! (фр.)>» (Цветаева А.И. Воспоминания: В 2 т. Т. 1. 1898–1911 / Изд. подгот. Ст. А. Айдиняном. М.: Бослен, 2008. С. 491).
5 Цветаева М. Неизданное. Семья: История в письмах / Сост. и коммент. Е.Б.Коркиной. М.: Эллис Лак, 1999. С. 127.
6 Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М.: Эллис Лак, 1997. С. 424. (Далее: Саакянц А.). «Квартал, где мы живем, ужасен, — писала Цветаева Тесковой, — точно из бульварного романа “Лондонские трущобы”. Гнилой канал, неба не видать из-за труб, сплошная копоть и сплошной грохот (грузовые автомобили). Гулять негде — ни кустика…» (Письма 1924–1927. С. 274). Ольга Елисеевна Колбасина-Чернова (урожд. Колбасина, в первом замужестве Федорова; 1880–1964) — литератор, мемуарист. Жена председателя Учредительного собрания В.М.Чернова (1873–1952). С Цветаевой познакомилась и подружилась в Чехии, где в 1923–1924 гг. была ее соседкой по дому. Переехала в Париж. После войны вернулась в СССР. Автор воспоминаний: Марина Цветаева // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Годы эмиграции / Сост., подгот. текста, вступ. ст., примеч. Л.Мнухина, Л.Турчинского. М.: Аграф, 2002. С. 72–80. Далее: Годы эмиграции.
7 В.Сосинский — А.Черновой: «1926, 7 февраля. Все до сегодняшнего утра живут вчерашним вечером. Как радостно на Rouet! Огромная прекрасная победа Марины Ивановны. Привожу себя в порядок, чтобы суметь рассказать… К 9 часам весь зал был полон — публика же продолжала наплывать. <…>. Читала Марина Ивановна прекрасно, как никогда. Каждый стих находил свой конец в громких ладонях публики (!). <…> Весь вечер — апология Марины Ивановны. Большой, крупный успех. Отчетливо проступило: после Блока — одна у нас — здесь — Цветаева» (Сосинский В.Б. Она была ни на кого не похожа // Годы эмиграции. С. 187–188). Владимир Брониславович Сосинский. См.: Адресаты писем. А.В.Чернова (в замужестве Сосинская; 1908–1974) — переводчик, литератор. Дочь В.М.Чернова и О.Е.Колбасиной-Черновой. С 1924 г. жила в Париже. Занималась переводами. В 1960 г. с семьей вернулась в Советский Союз. Автор воспоминаний о Цветаевой (Годы эмиграции. С. 81–83).
8 Александра Захаровна Туржанская (урожд. Дмитриева; 1895–1974) — актриса, деятельница церкви. Жена кинорежиссера В.К.Туржанского. Цветаева и Туржанская познакомились в Чехословакии и вскоре подружились. Александра Захаровна дежурила у постели Цветаевой при родах сына, выхаживала младенца, которого потом крестила. Из Праги Туржанская переехала во Францию, жила в предместьях Парижа. Многие годы была старостой православного прихода в Медоне. Все годы эмиграции, вплоть до отъезда Цветаевой из Парижа летом 1939 г., помогала ей по хозяйству, ухаживала за детьми.
9 Письма 1924–1927. С. 495.
10 Письмо Л.И. Шестову, 1927, 2 апреля // Письма 1924–1927. С. 560.
11 Письма 1928–1932. С. 535.
12 Письма 1933–1936. С. 248.
13 …на лечении находился С.Эфрон. — Речь идет о русском пансионе для выздоравливающих больных, размещенном в замке Арсин (Chateau d’Arcine) в Верхней Савойе. Замок принадлежал семье Штранге, с младшим из которых, будущим историком Михаилом Михайловичем (1907–1968), был хорошо знаком Сергей Яковлевич. В 1947 г. М.М.Штранге вернулся в СССР. В те годы открыто говорили, что замок Арсин был центром советской разведки. Цветаева приезжала сюда дважды (летом 1930 и 1936 г.).
14 Письма 1933–1936. С. 281.
15 Подробнее об этом в: Мнухин Л. Парижской библиотеке присвоено имя Марины Цветаевой // La Langue Franзaise / Изд. дом «Первое сентября». 2015. Май–июнь. С. 31–32.
16 Письма 1924–1927. С. 343.
17 С.Я.Эфрон остался в Париже, занятый изданием с его участием журнала «Версты». В конце мая он присоединился к семье.
18 12 апреля Борис Пастернак отправил «обожаемому поэту» Рильке письмо. Он просил Рильке послать Цветаевой, «прирожденному поэту большого таланта, родственного по своему складу Деборд-Вальмор», свои книги. Рильке откликнулся на просьбу Пастернака. Подробнее об этом в: Рильке Р.М., Пастернак Б., Цветаева М. Письма 1926 года // Подгот. текстов, сост., предисл., коммент. К.М.Азадовского, Е.Б.Пастернака, Е.В.Пастернак. М., 1990.
19 Письма 1924–1927. С. 355–356, 357.
20 Саакянц А. С. 451.
21 Письма 1924–1927. С. 359.
22 Там же. С. 345–492.
23 Там же. С. 388.
24 Там же. С. 528–529.
25 Три поэмы лета 1926 г.: «С моря» — опубликована в «Верстах» (1928. № 3); «Попытка комнаты» — в «Воле России» (1928. № 3); «Лестница» («Поэма лестницы») — там же (1926. № 11).
26 См. примеч. 67.
27 Анри де ла Рошжаклен (1772–1794) — предводитель восстания в Вандее, направленного против Французской республики.
28 Русская мысль. Париж, 1993. 30 сент. — 6 окт.
29 Из письма В.Рудневу, 1935, 22 мая (Письма 1933–1936. С. 420).
30 …умер (от инфаркта) и был похоронен на местном кладбище Саша Черный. — «Некоторые говорили, что он помогал тушить пожар в крестьянском доме, вследствие чего его сердце не выдержало. Другие утверждали, что он в этот день очень долго работал в своем крошечном винограднике под палящим южным солнцем. Очень может быть, что было и то и другое. Рассказывали, что, когда он скончался, его собака Микки прыгнула к нему на грудь и тоже умерла от разрыва сердца» (Куприна К.А. Куприн — мой отец. М., 1979. С. 226).
31 История заселения русскими местечка Ла-Фавьер, «Cite Russe», как его назвали местные французы, описана в мемуарах Л.С.Врангель «Воспоминания и стародавние времена» (Вашингтон, 1964. С. 138–152). См. след. примеч.
32 Людмила Сергеевна Врангель, баронесса (урожд. Елпатьевская, в первом браке Кулакова; 1877–1969) — писательница, журналистка. В 1920 г. эмигрировала в Югославию, в 1924 г. переехала во Францию. Жила в Париже и Ла-Фавьере. Член Союза русских писателей и журналистов в Париже.
33 Сергей Яковлевич Елпатьевский (1854–1933) — русский писатель, публицист. На его даче в Ялте семья Цветаевых жила в 1905–1906 гг. Поколение Чирикова — имеется в виду писатель Евгений Николаевич Чириков (1864–1932). С 1921 г. жил в Праге. Цветаева была с ним знакома.
34 Главнокомандующий. — Петр Николаевич Врангель, барон (1878–1928) — генерал-лейтенант. В 1918–1919 гг. командующий Добровольческой армией, в 1920 г. — Вооруженными силами Юга России и Русской армией. В эмиграции с 1920 г. …земский деятель. — Николай Александрович Врангель, барон (1887–1961) — специалист в области мостостроения. В 1920 г. эмигрировал в Югославию, в 1924 г. переехал в Париж.
35 Письма 1933–1936. С. 449–451.
36 Там же. С. 452–453.
37 …моего вшенорского верескового холма. — Вшеноры, предместье Праги, где Цветаева жила в 1924–1925 гг. В 1928 г. из Медона в письме тому же адресату Цветаева писала: «Вспоминаю чудные вшенорские холмы: холод, хворост. Мне хорошо было там жить…» (Письма 1928–1932. С. 9).
38 …ни одного старого дома, ни одной старой стены… — На побережье действительно нет старых построек, достопримечательностей. Они есть в городке Борм. Основные: церковь святого Трофима (Saint-Trophyme); была построена в XVIII в. Часовня Сен-Франсуа (Сен-Франсуа-де-Поль; Saint-Franсois-de-Paule); построена была в XVI в. в честь св. Франциска из Паолы, который столетием раньше спас деревню от «черной смерти» — чумы. Открытку с изображением этой часовни Цветаева послала своим знакомым, Борису и Елене Унбегаунам. Есть еще замок XII в., о нем уже упоминалось выше.
39 Письма 1933–1936. С. 458–459, 459–460.
40 Там же. С. 482. Но спутника — верного у меня за лето не нашлось… — О прогулках и встречах с Цветаевой вспоминала проводившая то лето в Ла-Фавьере Галина Родионова: «Иногда же я тащила Марину в нашу “столицу” — “наш райцентр” — Борм. По крутым тропкам, где когда-то проходили пилигримы и рыцари, мы поднимались в средневековый городок, с башнями, замком, узкими ступенчатыми улочками и с поэтическим названием Bormes les Mimoses (“Борм под мимозами”). Действительно, он утопает в пушистом золоте мимоз, яркими фонтанами сверкающих на синем экране моря. Мы бродили по крутым улочкам с забавными, озорными названиями, например: “Casse-cou” — “сломай шею”, с трепетом входили в замок синьоров XIII века, бродили по обширным его залам» (Родионова Г.С. В Провансе в предвоенные годы // Годы эмиграции. С. 281). Галина Семеновна Родионова (1896–1986) — преподавательница, была женой французского военного атташе в Индокитае, впоследствии, в годы войны, участница французского Сопротивления. Вернулась в СССР. Написанные много позднее, спустя почти сорок лет после тех встреч с Цветаевой, ее воспоминания изобилуют неточностями.
41 Борис Генрихович Унбегаун. См. ниже: Адресаты писем.
42 Письма 1933–1936. С. 488.
43 См., напр.: Цветаева М. Фотолетопись жизни поэта / Сост. А.Саакянц и Л.Мнухин. М.: Эллис Лак, 2000. С. 256–259.
44 Письма 1933–1936. С. 535.
45 Стихи, написанные в Ла-Фавьере: «Небо — синей знамени!..», «Окно раскрыло створки …», Отцам (1. «В мире, ревущем…», 2. «Поколенью с сиренью…»), «Ударило в виноградник…». См.: Собр. соч. Т. 2. С. 330–333.
46 Саакянц А. С. 624–626.
47 Письма 1933–1936. С. 615.
48 Там же. С. 627.
49 Там же. С. 612. Письмо написано на двух открытках с видами церкви.
50 …переводить Пушкина… — В феврале 1937 г. исполнялось сто лет со дня смерти великого поэта. В преддверии юбилейной даты Цветаева начала работу над переводами на французский стихотворений Пушкина. Первые из ее переводов предназначались для пушкинского сборника, который должен был выйти к юбилею под редакцией З.А.Шаховской. Кроме того, Цветаева предполагала напечатать часть переводов в бельгийском издательстве «Журналь де поэт» и составить для французского издательства сборник своих любимых стихотворений. Всего было переведено более двадцати стихотворений. Однако, несмотря на все старания Цветаевой, ничего из переводов Пушкина в этих изданиях ей опубликовать не удалось. При ее жизни один перевод («Бесы») был напечатан в однодневной газете «Пушкин. 1837–1937», изданной ко «Дню русской культуры», и еще два (песня Председателя из «Пира во время чумы» и «Няне») — в доминиканском журнале «La Vie Intellectuelle» (Paris, 1937. Vol. XLVIII. № 2. C. 316–318). Подробнее об этом в: Клюкин Ю. Пушкин по-французски в переводе Марины Цветаевой. (К истории создания) // Марина Цветаева. Статьи и тексты. Wien, 1992. С. 63–84. (Wiener slawistischer Almanach. Sonderband 32), а также: Цветаева М. Свободная стихия / Сост. В.Босенко. М., 2013. 51 Из «Пира во время чумы», кроме песни Председателя, Цветаева намеревалась перевести еще песню Мэри.
52 Письма 1933–1936. С. 615–616.
53 Там же. С. 617–618. Письмо написано на трех открытках с видами Moret: Бургундские ворота и мост; Дом Совэ, Бургундский мост и церковь; старые деревянные дома XV в., где продаются знаменитые петушки-леденцы на палочках, изготовляемые монахинями из Морэ.
54 Французский текст на памятной доске заканчивается стихотворением А.С.Пушкина «К морю» в переводе М.Цветаевой, русский текст — письмом М.Цветаевой к А.А.Тесковой от 10 июля 1936 г. (см. выше).
55 Бессмысленно ждать «у моря погоды»… — Речь идет об ожидании Цветаевой разрешения на отъезд на родину, который стал неизбежным после трагических событий осени 1937 г.: Сергей Эфрон, завербованный в начале 1930-х гг. советскими спецслужбами, попал под подозрение в участии в убийстве невозвращенца Игнатия Рейсса и вынужден был бежать в СССР. Оставаться после этого в Париже Цветаева не могла. Вскоре после того как Эфрон уехал, Цветаева подала в консульство прошение о возвращении в Россию. …у станции метро Mairie d’Issy. — После выезда из квартиры в Ванве Цветаева приблизительно месяц (в июле — августе) в ожидании со дня на день разрешения на выезд жила в гостиничном номере в Исси-ле-Мулино (предместье Парижа). По какой-то причине дата отъезда бесконечно откладывалась. Видимо, ей дали понять, что отъезд состоится не раньше 15 сентября. Разрешение Цветаева получит только год спустя. А пока на остаток лета она решила уехать в городок Див-сюр-Мер, на побережье Ла-Манша.
56 Речь идет о герое «Поэмы Горы» К.Б.Родзевиче. В ответном письме вскоре, 13 августа, Берг писала: «Я не прочла, — я выпила Вашу поэму. Я ничего не нахожу сказать Вам про нее, как нельзя ничего сказать про то, что глубже всего врастает в душу — не “видишь отдельно”…» (Цит. по: Письма 1937–1941. С. 142).
57 Речь идет о городке Лизьё, где жила и умерла св. Тереза (маленькая). До него от Див-сюр-Мер было не более 30 км. Лизьё (фр. Lisieux) — город во Франции, один из округов в Нижней Нормандии. Помимо средневековых церкви святого Иакова, собора святого Петра и др., в городе бросается в глаза огромная базилика в честь святой Терезы Малой (Терезы из Лизьё, фр. Therese de Lisieux) — кармелитской монахини, канонизированной в 1925 г. Базилика — второе (после Лурда) по посещаемости место католического паломничества во Франции, несмотря на то что святая Тереза (в миру Мария-Франсуаза-Тереза Мартен, 1873–1897) не успела при жизни ничем прославиться — она умерла в монастыре от туберкулеза в возрасте 24 лет, оставив после себя лишь несколько тетрадей с дневниками. В возрасте девяти лет Тереза тяжело заболела и находилась на грани смерти. После неожиданного выздоровления девочка решила посвятить свою жизнь служению Богу и Церкви в кармелитском монастыре. Последние годы жизни она посвятила автобиографической книге, где описывала свою жизнь и размышляла над богословскими вопросами. Книгу св. Терезы Цветаевой в 1934 г. прислала В.Н.Бунина: «Получила, милая Вера, Терезу. Сберегу и верну. Но боюсь, что буду только завидовать. Любить Бога — завидная доля!» (Письма 1933–1936. С. 224). После бегства С.Я.Эфрона из Франции Цветаева 17 ноября 1937 г. писала Ариадне Берг: «…я третий день живу <…> вместе с Vie de Ste-Therese de l’Enfant Jevsus ecrite par elle-mкme* — первой книгой которую я стала читать после моей катастрофы — странной книгой, страшной книгой, равнo притягивающей и отталкивающей» (Письма 1937–1941. С. 80–81).
58 Письма 1937–1941. С. 139–140.
59 С нашей руиной расстались… — «Руиной» Цветаева называла последнее место проживания в Ванве. Сохранилась фотография «руины», подаренная Унбегауну Цветаевой этим же летом с надписью: «Наша руина — в которой я тavк была счастлива. // Дорогому Борису Генриховичу Унбегауну. // Vanves, лето 1938 г. МЦ» (Там же. С. 145).
60 Там же. С. 144.
61 …курорты Cabourg и Houlgate… — Первый из них под именем Бальбека обессмертил М.Пруст в романе «В поисках утраченного времени».
62 …церковь XII в. — Речь идет о церкви Богоматери (Нотр-Дам), самые древние элементы которой относятся к XI в. В XIV–XVI вв. церковь была реконструирована в стиле пламенеющей готики. Цветаева называет ее церковью XII в. Письмо Родзевичу написано на открытке с изображением этой церкви. Внизу рукой Цветаевой приписка — (XII в.)
63 Письма 1937–1941. С. 145–146.
64 Заключительные строки стихотворения Цветаевой: «На заре — наимедленнейшая кровь…» (1922, а не 1918, как следует из письма).
65 Под названием Guillaume-le-Conquevrant в городе был квартал («деревня») ремесел. Вильгельм I Завоеватель (ок. 1027–1087) — английский король, в 1066 г. свой поход на Англию начал из города Див.
66 Письма 1937–1941. С. 146–147. Написано на двух карточках с видами Dives-sur-Mer: первая изображает придел Христа Спасителя в церкви Богоматери, вторая — купанье в волнах. О Боже, Боже, Боже! Что я делаю?! — На ужасные мысли Цветаевой об отъезде в СССР Ариадна Берг откликнулась в письме от 22 августа: «Марина, а что, если бы Вы не уехали? Я так глубоко чувствую ненужность Вашей жертвы. Но, конечно, Вы ее чувствуете еще глубже, а также, что она — роковая и, может быть, то, что не принести ее, будет еще большей жертвой. Христос с Вами, родная, Ваш путь — русский путь, слепо-созидательный, по которому пойдут, не зная, многие, из которых вырастет Россия, и по которому, — если бы могла только! — с Вами вместе и я бы пошла…» (Там же. С. 148).
67 В частности, Цветаева переписала в одну тетрадь и снабдила примечаниями книгу стихов о белом походе «Лебединый стан» и поэму «Перекоп»: «Начат 1-го августа 1928 г., в Понтайяке (Жиронда). Кончен 15-го мая 1929 г., в Мёдоне (девять лет с майского Перекопа). Переписан в эту книжку 5го — 8го сентября 1938 г. в Dives-sur-Mer (Морском Диве) — Calvados».
Поэму предваряло посвящение Сергею Эфрону, своего рода клятва в верности и любви: «Моему дорогому и вечному добровольцу».
В эту же беловую рукопись сборника «Лебединый стан» Цветаева вписала самостоятельный отрывок из «Несбывшейся поэмы» («Кто — мы? потонул в медведях…») с предисловием: «Прилагаемый отрывок прошу — если когда-нибудь, кто-нибудь, в нужный срок, этим займётся — включить хронологически в мои стихи (– всё, что после «После России» –), если уцелеют. Здесь он только потому, что нигде у меня не вписан, а напечатан был в однодневной газете («День русской культуры») — ненадёжной. — Всё-таки жаль. — М.Ц.Dives-Sur-Mer, 30-го августа 1938 г.» (Собр. соч. Т. 2. С. 264–265, 516).
68 Письма 1937–1941. С. 148–149.
69 Лев — домашнее имя Сергея Эфрона. Вторая буква обращения точной расшифровке не поддается.
70 …нашли в городе гораздо лучшую комнату… — Цветаева имеет в виду комнату в отеле «Иннова» на бульваре Пастер, где она с сыном прожила последние месяцы в Париже. Спустя два дня после того, как Цветаева с Муром въехали в отель, она писала А.Берг: «– Правда — ирония: Innova-Hotel? Две иронии: Innova и Hotel — мне, любящей старые дома и, кажется, больше ничего — ибо в них всё: и видения, и привидения, и трава сквозь щели (пола) и луна сквозь щели (крыши)… — это письмо могло быть написано сто лет назад — 1838! — оно и есть — сто лет назад — как наша дружба». (Из письма от 17 сентября 1938 г. // Там же. С. 150.)
71 Сняли на месяц… — Цветаева с сыном проживет в этой гостинице не месяц, как думала, а почти год.
72 29 сентября 1938 г. на конференции глав европейских государств в Мюнхене от Чехословакии была отторгнута часть территории и фактически ликвидирована государственная самостоятельность страны.
73 Там же. С. 152. Написано на видовой открытке: «Dives (Calvados). — L’Eglise», пронумерованной Цветаевой цифрой «1». Продолжение письма не сохранилось.
Адресаты писем:
Берг Ариадна Эмильевна (урожд. Вольтерс; 1899–1979) — теософ, литератор. Дочь бельгийского инженера, строившего в России первые трамваи, по матери русская. Родилась и училась в России, после революции жила за границей: сначала во Франции, затем в Бельгии. Писала стихи. Знакомство с Цветаевой состоялось в конце 1934 г., вскоре переросло в настоящую дружбу, продолжавшуюся вплоть до отъезда Цветаевой в Россию.
Родзевич Константин Болеславович (1895–1988) — общественно-политический деятель. Участник Гражданской войны на стороне красных, попал в плен к белым, был помилован. Эмигрировал, жил в Чехии, с 1926 г. во Франции. Участник Евразийского движения. В 1936–1938 гг. находился в рядах Интернациональных бригад в Испании. Ему посвящены «Поэма Горы» и «Поэма Конца», цикл «Овраг», ряд стихотворений (1923).
Сосинский Владимир Брониславович (наст. имя и фам. Бронислав Брониславович Сосинский-Семихат; 1900–1987) — писатель, критик, журналист. С 1920 г. в эмиграции, с 1925 г. жил в Париже. Секретарь журнала «Воля России». Участник французского Сопротивления. Многолетний друг семьи Цветаевой. В 1960 г. возвратился в СССР. Оставил воспоминания о Цветаевой.
Тескова Анна Александровна (1872–1954) — чешская писательница, переводчица произведений русских классиков. Цветаева познакомилась с ней в Праге в 1922 г., личное знакомство длилось до отъезда Цветаевой во Францию, дружеские, доверительные отношения и переписка сохранились до 1939 г. В течение всего времени их знакомства Тескова оказывала Цветаевой материальную и моральную помощь.
Унбегаун Борис Генрихович (1898–1973) — лингвист, филолог, библиограф. Эмигрировал в Югославию. В 1924–1937 гг. жил в Париже. Заведовал библиотекой Славянского института. После войны жил в Англии, США. Знакомство Цветаевой с семьей будущего ученого состоялось летом 1935 г. в местечке Ла-Фавьер. Новое знакомство очень быстро переросло в дружбу, которая поддерживалась уже в Париже.
Шаховская Зинаида Алексеевна (княжна, в замужестве Малевская-Малевич, графиня; 1906–2001) — поэт, прозаик, журналист. Писала на русском, французском и английском языках. В 1920 г. вместе с семьей эмигрировала, жила в Париже, в начале 1930-х гг. обосновалась в Брюсселе. В 1936 г. редактировала юбилейный пушкинский сборник («Hommage а Pouchkine»). Оставила воспоминания о Цветаевой.
Эфрон Сергей Яковлевич (1893–1941) — муж Марины Цветаевой. Офицер Белой армии, беллетрист, редактор. Участник Гражданской войны. В 1920 г. эвакуировался, жил в Константинополе, затем в Чехословакии. В конце 1925 г. переехал в Париж. Участник Евразийского движения. С 1931 г. работал на советские специальные службы. В октябре 1937-го тайно уехал в СССР. 10 октября 1939 г. был арестован, приговорен к расстрелу. Ему Цветаева посвятила более 15 стихотворений, два стихотворных цикла, поэму «Перекоп».
*****
Опубликовано в журнале «Наше Наследие» № 123, 2017
Наши архивы:
Елена Ильина: «Марина Цветаева и театр»
Елена Кокурина. «История одного посвящения. Мандельштам и Цветаева»
Анна Саакянц. О Марине Цветаевой