Александра Гордон. «…И Фет я только средь поющих…»

Заканчивается год отчасти прошедшей для музейщиков «под знаком Фета».
Поэтому есть смысл рассказать о вышедшем к выставке «Быть Фетом» в серии «коллекции Государственного литературного музея» альбоме-каталоге «Афанасий Фет. Материалы из собрания Государственного литературного музея», подготовленном Генриеттой Медынцевой и Татьяной Соболь.

Роль Фета,  певца подсознательного, как предтечи поэзии Серебряного века, да и поэзии современной, очевидно, ещё предстоит осмыслить… Интересных исследований, касающихся философских взглядов поэта, его переводов, художественной и документальной прозы, вышло в последние два десятилетия немало. И книжная выставка «Литературный альбом», состоявшаяся в конце 2020 года в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге, это прекрасно показала. Ежегодные Фетовские чтения проходят в Курске. Да и то, что «демократически популярного» разговора о Фете не ведётся, тоже сказать нельзя.
Первая подробная биография поэта, написанная профессором кафедры истории русской литературы МГУ имени Ломоносова Михаилом Макеевым (презентация которой проходила в музее) изданная в серии ЖЗЛ. Выпущен замечательный сборник «Добро и зло», снабжённый известным культурологом Верой Калмыковой (помимо статей Фета о Тютчеве и Брюсова о Фете) развёрнутым комментарием стихов.
И всё же со словами директора Государственного музея истории российской литературы Дмитрия Бака, утверждавшего в предисловии к альбому, что «нам до сих пор трудно выйти за пределы магического круга готовых определений», нельзя не согласиться. Ведь ощущение, что поэзия и жизнь Фета находятся в трагическом противоречии, «противоположности двух миров», рассеивается не так быстро.


«Я между плачущих Шеншин, и Фет я только средь поющих», — говорил о себе Афанасий Афанасьевич. Едва отложив в сторону послание соседского помещика с рассуждением о лошадях, Фет мог, перевернув его обратной стороной, начертать строчки о поэте, чувствующем в своей груди «огонь сильней и ярче всей вселенной». Его повседневные занятия нередко были безмерно далеки от поэзии. Неоднозначную деятельность Фета в качестве мирового судьи и эпикурейские привычки на заре туманной юности умело пародировал поэт-сатирик, публицист и драматург Виктор Буренин[1]. Однако после выхода в 1883 году сборника «Вечерние огни» он же защищал Афанасия Афанасьевича от нападок «дураков» и «ослов». Фет не идеализировал общину. Основой крестьянского благополучия он считал свободную инициативу и вольнонаёмный труд. Впоследствии подобного рода взгляды высказывали философ Николай Бердяев и известный реформатор Петр Столыпин.
В высшей степени прагматичный отец и абсолютно оторванная от реальной жизни, меланхоличная, погружённая в поэтические грёзы мать — две крайности, между которыми формировался его характер. Впоследствии Фет жаловался, что отец совершенно безразлично отнёсся к выходу в свет его первого поэтического сборника. Но разве это означает, что тот был равнодушен к судьбе своего талантливого сына? Поступки Афанасия Неофитовича говорят о другом. Сначала по совету Жуковского юного Фета отправили в пансион Генриха Крюммера (которого поэт с благодарностью вспоминал много лет спустя), затем, уже подросшего, привезли в пансион известного историка Михаила Погодина, который готовил его в Московский университет. После поступления никто не препятствовал переходу юноши с юридического на историко-филологический факультет. По просьбе Афанасия отец без лишних колебаний согласился на его переезд к Аполлону Григорьеву[2], чьи родители, не чая души в единственном сыне, «были чрезвычайно щедры на все развлечения», которые помогали его развитию. И здесь с помощью «ревностного собирателя» его «литературных набросков» и близкого друга Фет составил первый сборник своих стихов.

Открытие выставки «Быть Фетом» в Доме И. С. Остроухова в Трубниках. Март 2021.

С ранней юности он оказался в центре литературной жизни. Во время отчаянных  споров с участием Толстого он всегда был на стороне импульсивного Тургенева (усадьбу которого знал как свои пять пальцев). Впоследствии уже в качестве критика был готов защищать от любых нападок Льва Николаевича.  И предшествующий опыт обращения Музея истории российской литературы к его жизни и творчеству показал, что без людей, которые считались «гуру» его эпохи, Фет обходиться просто не мог.
Подготовка альбома-каталога стала совершенно отдельным проектом ГосЛитМузея, приуроченным к празднованию 200-летия поэта.  Это строго, но со вкусом оформленное издание, представляющее материалы из собрания Музея, посвящено творчеству кудесника-заклинателя, до конца дней любимого неуловимой и изменчивой музой.

В отличие от создателей , содержательной, авангардной выставки «Быть Фетом» его авторы не ставили перед собой цель всесторонне представить биографию Фета. Зато это издание (замысел которого возник ещё четверть века назад) во многом обобщает не менее ценный опыт предшествующих юбилейных  торжеств. Ведь две отличавшиеся «пленительностью» зрительных впечатлений, строгостью и изяществом оформления литературных сюжетов фетовские выставки («За рубежом вседневного удела» (1995) и «За гранью прошлых дней» (2015)) музеем уже проводились. На них были представлены уникальные мемории писателей и поэтов, встречи с которыми так много значили для Фета и в годы его становления, и в эпоху нового творческого расцвета. Многообразие оттенков и настроений поэзии Фета было показано сквозь призму восприятия известных художников «Мира искусства» (Поленова, Бенуа, Борисова-Мусатова, Кустодиева и др.). Однако в данном случае в соответствии с задачами серии составители  издания решили не выходить за рамки довольно ощутимого  фетовского  собрания самого музея. Ведь по словам Генриетты Медынцевой, автора многочисленных концепций постоянных экспозиций и выставок, «коллекцию музея отличает необыкновенная …взаимосвязанность «составных частей, создающих собственно драматургию, своего рода сцену творческой жизни Фета».

Рабочий кабинет А. Фета в Воробьевке

Установка на театральность была в высшей степени свойственна этой выставке, посвящённой 200-летию со дня рождения поэта. Подготовлена она была  творческой лабораторией ГМИРЛИ во главе с заведующей Музеем Б. Л. Пастернака в Переделкине Ириной Ерисановой и заведующей отделом научно-исследовательской работы Кристиной Сарычевой. Поскольку в организации выставки приняли  участвовали ведущие музеи, библиотеки и архивы, перипетии хозяйственной, военной и судейской карьеры поэта показаны довольно подробно. В экспозиции они представлены  подлинниками всевозможных юридических дел, которые приходилось разбирать Фету,  судейской цепью, камергерским ключом  и другими соответствующими  убедительными  атрибутами общественной жизни, которыми так гордился поэт.
В первом экспозиционном зале перед зрителем возникали выхваченные лампочками из утопающего во мраке пространства стихи. В чёрных кубах размещалась земля из Новосёлок (имения отца в Орловской губернии), из столь притягательной для культурной элиты усадьбы Фета «Воробьёвки», с места захоронения в селе Клеймёнове (где его тело покоится в склепе Покровской церкви). Слышался шум ветра и пение соловья.
В альбоме творения поэта предстали перед читателем в окружении одухотворённых лиц современников, романтических ландшафтов российских и европейских городов и загородных усадеб, пронзительных пейзажей Алексея Саврасова, Александра Маковского, Станислава Жуковского.

Дом семьи Аполлона Григорьева на Малой Полянке в Москве.

      Вместо улетающего ввысь горящего платья, напоминающего о трагической судьбе беззаветно влюблённой в поэта виртуозной пианистке, дочери отставного генерала Марии Лазич, мы видим в альбоме вызывающую элегические чувства автолитографию С. Ф. Галактионова[3] «Гробница». А привлекающие внимание замечательные карандашные рисунки Якова Полонского получают дополнение в виде интереснейших живописных работ поэта.
Иллюстрированные многочисленными портретами воспоминания показывают, как менялся с течением времени внутренний и внешний облик имевшего столь неоднозначную репутацию Фета. Меланхолический, робкий юноша превратился в уставшего от военной службы и «мечтающего об эскадроне» «отяжелевшего штаб-ротмистра», которого к концу жизни уже невозможно узнать в философски настроенном «всеобъемлющем и всепонимающем» мэтре.
Мы начинаем лучше представлять, как на антресолях расположенного в Замоскворечье небольшого дома Аполлона Григорьева в упоительных беседах о стихах Шиллера, Байрона и Гейне, о неистовой игре трагика Павла Мочалова[4] с будущим создателем теории органической критики происходило взросление Фета. «Этот человек должен был или убить себя, или сделаться таким, каким он сделался», — так мог написать о Фете лишь тот, кто исключительно глубоко и искренне любил и понимал поэта и его стихи. Хотя мы не видим «покаянных писем» самого Аполлона Григорьева, нас не может не волновать дальнейшее резкое охлаждение Фета к близкому другу.

Не оставляют равнодушными перипетии  взаимоотношений и с кумиром юношеских лет, хлёстким критиком и неумолимым редактором Иваном Тургеневым. На выставке представлен муляж книги стихов Фета 1850 года с многочисленными, носящими директивный характер правками старшего товарища. Он стал как бы зримым подтверждением (и отчасти объяснением) причины мучительных страданий поэта из-за выхода в свет «изувеченного» (лишённого целого ряда стихов, концовок, архаизмов, церковнославянизмов и мелодических вольностей) издания 1856 года. Между тем, спустя всего лишь год, он позволил себе говорить с Тургеневым на равных: отравил ему письмо с критическим разбором повести «Ася» (подлинник хранится в ГМИРЛИ имени В. И. Даля). Признавая ни с чем не сравнимую силу Тургенева, отдавая должное поэтическим красотам «Аси», Фет назвал начало повести сухим, а целое — слишком умным.

Фотопортрет А.А. Фета с автографом.1890-1892.

Противоречивые, иногда взаимоисключающие оценки современников дают возможность составить более полное представление о личности Афанасия Афанасьевича. Прагматиком, соприкасавшимся «с поэзией не более, чем один из его кучеров», человеком сомнительных душевных качеств представляется Фет присяжному поверенному Моисею Гольденвейзеру[5], дяде известного пианиста.
На выставке можно было ознакомиться с нелицеприятной историей, связанной с племянницей поэта Ольгой Галаховой, написанной им от руки поверх «Моих воспоминаний» Фета. А в мемуарах Сергея Львовича Толстого Фет предстаёт «умным, хорошо образованным, обладающим верным и тонким художественным вкусом, искренним и оригинальным человеком».
Да и сам Лев Толстой, состоявший с поэтом в многолетней разносторонней переписке, говорил, что не знает никого «сильнее и свежее» Фета. И по его заказу даже сшил пару ботинок, которые с гордостью приобрёл поэт (о чем на выставке свидетельствовала соответствующая расписка с именной печатью Фета). Кажется, женитьба на воспринимавшейся с большой симпатией в семье Толстого добрейшей Марии Петровне Боткиной (в преддверии свадьбы на ней поэт чувствовал себя таким счастливым, что был «готов дома ломать») стала для Фета продолжением дружеских и литературных связей с её братом. Известный критик Василий Петрович Боткин[6] был не только  страстным поклонником сохранившей «чувство вечной красоты» музы Фета, но и соавтором некоторых его статей.

Неизвестный художник. Мария Петровна Фет, урожд.Боткина, жена поэта.

Между тем, поэзии Фета, в которой «находила природа свои отраженья», курили фимиам не только современники, помимо всего прочего ценившие его как переводчика «Фауста» и сочинений Шопенгауэра, уверенные, что он способствует «сближению русской образованности с античным миром» и удостоившие Афанасия Афанасьевича Пушкинской премии за перевод Горация.
Полагая, что стихи Фета находятся на «границе между поэзией и музыкой», видели в них «путеводную звезду», «песню песней», «сплетение отдельных воплощений красоты без конца», «божество» поэты Серебряного века. Зодчим книги «Вечерние огни» Фет не без основания называл Владимира Соловьева, чьё стремление к единству, примирению, соединению поэт высоко ценил.
Бальмонт, Брюсов, Блок, Андрей Белый постоянно обращались к творчеству Фета в своих стихах, статьях и даже в названиях сборников. Подобного рода ассоциативные ряды показаны в альбоме довольно зримо. Уже после смерти  поэты Серебряного века по новому открывали творчество Фета в своих великолепно иллюстрированных художественных изданиях («Северные цветы», альманах издательства «Скорпион», «Мир искусства«).
А автор замечательных книг «Рождение поэта. Повесть о молодости Фета», «Фет и Бржеская», «Летопись жизни и творчества Фета» Георгий Петрович Блок[7], двоюродный брат Александра Блока, передал в дар Литературному музею фотографии дома Аполлона Григорьева.
«Самое же поразительное — диалог и перекличка эпох, сопровождающие почти каждое изображение, каждый документ или книгу», — утверждают хранители собрания.
Но при взгляде на белый фон портрета Афанасия Афанасьевича (литография П. Ф. Бореля[8]) на титульном листе ассоциация с помещённой на выставке в огромную раму крошечной фотографией всё же возникает.
Творчество Фета с присущей ему страстностью, свежестью восприятия жизни мириадами тончайших оттенков, явно выходит за рамки рационально выстроенной личной судьбы. А сам поэт, несмотря на множество известных о нём фактов, продолжает оставаться для нас загадкой, terra incognita.
И все же после подробного знакомства с содержанием выставки и альбома вследствие изменения отношения к жизни поэта на читателя неожиданным образом нисходит удивительно радостное и светлое  чувство…


Примечания:

[1] Буренин Виктор Петрович (1841-1926) — русский театральный и литературный критик, публицист, поэт-сатирик, драматург.
[2] Григорьев Аполлон Александрович (1822-1864) — русский поэт, литературный и театральный критик, переводчик, мемуарист, идеолог почвенничества, автор ряда популярных песен и романсов.
[3] Галактионов Степан Филиппович (1779-1854) — русский график, литограф и пейзажный живописец, академик и заслуженный профессор Императорской Академии художеств.
[4] Мочалов Павел Степанович (1800-1848) — один из величайших русских актёров эпохи романтизма. Служил в московском Малом театре.
[5] Гольденвейзер Моисей Соломонович (1860?-1921) — юрист, юрисконсульт банка Полякова, библиофил, литературовед и историк.
[6] Боткин Василий Петрович (1811-1869) — русский очеркист, литературный критик, переводчик.
[7] Блок Георгий Петрович (1888-1962) — советский литературовед, переводчик и писатель.
[8] Борель Пётр Фёдорович (1829-1898) — русский живописец, акварелист, литограф, портретист.


Автор: Александра Гордон


Присоединиться к нам на Facebook или Instagram


Станьте ДОНАТОМ проекта. Сделайте добровольное перечисление в размере 100 рублей для развития журнала об искусстве.
Наведите камеру смартфона на QR-код, введите сумму и произведите оплату.
При согласии ваша фамилия, как благотворителя, появится в разделе «Донаты»