«Общение в высоком плане» Прегель с Цетлиной проявлялось, в частности, в постоянных книжных подарках последней: в 50-е гг. она неизменно присылала из Нью-Йорка книги, выходившие в Издательстве им. Чехова…
Владимир Хазан. «Общение в высоком плане…»
Письма Софии Прегель к М. С. и М. О. Цетлиным
Вклад четы Цетлиных, меценатов, общественно-культурных деятелей, издателей и редакторов — поэта, переводчика, беллетриста и литературного критика Михаила Осиповича (псевд. Амари; (1882-1945) и Марии Самойловны (урожд. Тумаркиной; в 1-м браке Авксентьевой; 1882-1976) — в социально-политическую и культурную жизнь как «России-1» (метропольной), так и «России-2» (эмигрантской), поистине безмерен. И хотя связанных с ними архивных и исследовательских материалов опубликовано в последние годы уже немало, data vitae обоих давно нуждается в пространном монографическом описании[1].
Известная эмигрантская поэтесса, прозаик, общественный деятель, редактор-издатель, благотворитель София Юльевна (Юделевна) Прегель (1897-1972) состояла в родстве с Цетлиными через своего брата, Бориса Юльевича (Юделевича) Прегеля (1893-1976), женатого вторым браком на Александре Николаевне (урожд. Авксентьевой; 1907-1984), дочери Марии Самойловны от известного революционера и общественно-политического деятеля Н. Д. Авксентьева. Поэтому, помимо сугубо формальных отношений, между поэтессой Софией Прегель и Михаилом Цетлиным, одним из ведущих литературных критиков эмиграции, возглавлявшим к тому же отдел поэзии в авторитетных «Современных записках», существовали и отношения неформальные — дружеские и семейно-родственные. Вместе с тем едва ли только этим объясняется тот факт, что Михаил Осипович явился рецензентом всех трех поэтических сборников Прегель, изданных в Париже до Второй мировой войны: «Разговор с памятью» (1935)[2], «Солнечный произвол» (1937)[3] и «Полдень» (1939)[4]. Нужно полагать, что поэзия Прегель привлекала его и своим содержанием, и своим мастерством, а сам автор — энергичным общественным темпераментом и трудовым рвением, отразившимися, помимо прочего, в нижепубликуемых письмах.
Следует сказать, что эти письма проливают свет на малоизвестный эпизод из жизни Прегель — ее роль и участие в подготовке серии «Русские поэты», в которой перед Второй мировой войной увидел свет ряд поэтических сборников, включая ее собственную книгу стихов «Полдень», упомянутую выше. Сама эта серия была основана И. И. Фондаминским в рамках издательства «Современные записки» в содружестве с «Домом книги», и, помимо «Полдня», в ней увидели свет еще девять выпусков:
Вып. 1 (1938) — «Наедине» В. Смоленского (62 с.);
Вып. 2 (1938) — «Сияния» З. Гиппиус (47 с.);
Вып. 3 (1938) — «На ветру» Ю. Терапиано (46 с.);
Вып. 4 (1938) — «В венке из воска» Б. Поплавского (62 с.);
Вып. 5 (1939) — «На западе» Г. Адамовича (62 с.);
Вып. 6 (1939) — «Жалоба и торжество» А. Гингера (48 с.);
Вып. 7 (1939) — «Кровь на снегу: Поэма о декабристах» Амари (М. Цетлина) (60 с.);
Вып. 8 (1939) — «Полдень» С. Прегель (94 с.);
Вып. 9 (1939) — «Человек: поэма» Вяч. Иванова (116 с.);
Вып. 10 (1939) — «Окна на север» И. Кнорринг (58 с.).
Письма Софии Юльевны Цетлину в известном смысле конкретизируют то место, которое она занимала в этом предприятии. Одновременно становятся более ясными некоторые стороны заду-манного и осуществляемого И. И. Фондаминским издания, главной финансовой опорой которого должна была служить проводимая предварительно подписочная кампания — метод в условиях эмигрантского книжного рынка достаточно распространенный, когда успех дела, и немалый, зависел от общественного авторитета «агентов», бравшихся обеспечивать такую подписку. Прегель, по существу, и оказалась одним из таких «агентов».
Ее письма адресованы Цетлину в Англию, куда он, будучи одним из совладельцев фирмы «Wyssotzky Tea Company»[5], офис которой находился в Лондоне, порой надолго отлучался из Парижа (в октябре 1938 его сменил на этом посту Б. Ю. Прегель[6]). Одно из ее писем Михаилу Осиповичу (№ 5, от 26 июля 1944) написано уже в США, куда обе фамилии — Цетлины и Прегели — перебрались, спасаясь от гитлеровской оккупации Франции.
Как известно, по приезде в Америку Цетлин в содружестве с М. А. Алдановым основал в 1942 г. «Новый Журнал», и почти одновременно с ним, там же, в Нью-Йорке, свет увидел другой журнал — «Новоселье», плод организаторских и редакторско-издательских усилий Прегель, которая так же, как и Цетлины, перед угрозой оккупации немцами Франции перебралась в США.
Война, поставившая под угрозу существование гуманистических ценностей и жизни человечества вообще, была воспринята Софией Юльевной не как абстрактное, а как вполне конкретное зло: фашизм бросал вызов достоинству ее единичного человеческого «я», унижал нравственно и психологически, возмущал как личность. Необходимо было найти какое-то действенное противостояние этому всемогущему варварству, несущему смерть и разрушение, и замысел «Новоселья», по существу, явился выражением протестующего сознания и воли Прегель и ее окружения, мыслившего и чувствовавшего в точности, как она. Решающим импульсом мировоззренческой схватки Прегель с нацизмом как идеей и политической силой стало нападение Германии на Советский Союз. Она решает вложить силы и средства в периодическое издание, способное объединить вокруг себя антифашистские, либерально-демократические творческие силы, не только русскоязычные, но имевшие международный статус, влияние и известность. В результате возникло, пользуясь определением Н. Е. Андреева, «живое, беспокойное, ищущее «Новоселье», детище Софии Прегель»[7].
В письме к Н. В. Кодрянской от 15 декабря 1941 г. автор этого детища, подчеркивая переживаемый ею творческий энтузиазм, писала: «Я теперь испытываю настоящий подъем. Хочется быть активной. Так надоело обывательское хождение «мимо жизни». Нью-Йорк ничуть не изменился. Первое условие победы: не падать духом, продолжать свое маленькое дело, как будто бы земля «не задрожала» еще»[8].
С момента своего возникновения журнал «Новоселье» внятно ориентировался не только на антифашистскую идеологию, но и на патриотические российские ценности, и это провело решительную грань между Прегель и той частью эмиграции, которая, отличаясь не меньшим, нежели она, либерализмом, в отношении к Советскому Союзу занимала куда более жесткие и непримиримые позиции. Так, например, в письме к Н. Н. Евреинову от 17 августа 1945 г. Прегель писала о произошедшем между ней, с одной стороны, и В. М. Зензиновым и Б. И. Николаевским — с другой, идеологическом разладе: «Что касается Зензинова, Николаевского, то я с ними не встречаюсь. Сами понимаете почему. «Новоселье» заняло позицию, которая им не по душе. А мне их — буквально отвратна. Странно, бывшие «аристократы» стали патриотами, а «бывшие» социалисты оскандалились…»[9]
Далеко не все, однако, были готовы, подобно Прегель, индульгировать большевистское зло из-за того, что на него обрушилось другое зло — нацистское. Показательной в этом смысле является известная история с В. Набоковым, к которому Прегель обратилась по старой памяти, как к давнишнему, еще по берлинским временам, знакомому и просила прислать стихи для журнала. В. Набоков, осведомленный о политическом направлении «Новоселья» и, кстати сказать, в феврале 1945 г. порвавший отношения с М. Слонимом из-за просоветских взглядов последнего, ответствовал стихотворным экспромтом, ясно дававшим понять, что его позиция касательно «barbarous regime»[10] идет вразрез с «патриотическим трепетом», который являлся священным для «новоселов»[11]:
Каким бы полотном батальным ни являлась
советская сусальнейшая Русь,
какой бы жалостью душа ни наполнялась,
не поклонюсь, не примирюсь
со всею мерзостью, жестокостью и скукой
немого рабства — нет, о нет,
еще я духом жив, еще не сыт разлукой,
увольте, я еще поэт[12].
Нет нужды объяснять, что подобный текст, резко оппозиционный тем «символам веры», которые исповедовало «Новоселье», никак не годился для этого журнала[13].
Через три дня после того, как стихи были отосланы Прегель, в письме от 5 апреля 1943 г. к своему приятелю, американскому писателю и литературному критику Э. Уилсону (владевшему русским языком), Набоков, приведя их английский перевод, сообщал: «Вот стихотворение, которое я послал редактору «Novoselye» в ответ на оптимистическую просьбу дать им что-то свое»[14].
К сожалению, крайне любопытная ситуация почти одновременного учреждения в Нью-Йорке в одном и том же 1942 г. двух русских журналов, почти никак не представленная в архивных собраниях обеих сторон, остается «за кадром» и в данных письмах. Насколько позволяют судить сохранившиеся свидетельства, вроде бы никаких особенных трений между редакторами-издателями «Нового Журнала» и «Новоселья» не происходило, чего, однако, нельзя сказать о вольно или невольно сравнивающей их между собой читательской аудитории. Так, скажем, А. А. Гольденвейзер[15], особого пиетета к прегелевскому предприятию, как видно, не испытывавший, в письме к Е. А. Фальковскому от 30 декабря 1944 г. писал об издающихся в США «хорошем» «Новом Журнале» и «плохом» «Новоселье»[16].
Отметим, между прочим, в качестве «примиряющей» демонстрации некой, что ли, принадлежности обоих журналов родственным кланам, тот факт, что оформление обложек того и другого принадлежало А. Н. Прегель. (Для «Нового Журнала» позднее новую обложку сделал М. Добужинский.)
Другая часть включенных в данную публикацию писем Софии Юльевны адресована М. С. Цетлиной — человеку с крайне непростым характером, привыкшей в условиях неизменного жизненного достатка и исполнения малейших прихотей и желаний повелевать и властно распоряжаться. Недаром снайперски прицельная на глаз и слово В. Н. Бунина окрестила ее «матушкой-барыней»[17]. О том, как складывались отношения Цетлиной и Прегель после породнения, почти ничего не известно. Крайне скупа документальная информация, касающаяся их связей в Нью-Йорке, где они оказались в годы Второй мировой войны.
В 1948 г. Прегель вернулась из приютившей ее Америки в Париж, и возникшее между ней и Цетлиной, говоря цветаевским стихом, «расстояние: версты, мили» потребовало письменной коммуникации.
Как можно думать, одной из главных причин достаточно ровных отношений с Марией Самойловной была предельная «политкорректность» Прегель, старавшейся ничем не подорвать «имидж» «матушки-барыни» и, в то же время, сохранить известную дистанцию, необходимую для собственной независимости и свободы. Если вернуться в американские годы, к «Новоселью», то эта свобода должна была закрепить приверженность Софии Юльевны раз и навсегда выработанной политической линии журнала — для Цетлиной, конечно, неприемлемой. Наиболее известным инцидентом, в буквальном смысле потрясшим эмиграцию и имевшим серьезные последствия как для отдельных вовлеченных в него участников, так и для русской зарубежной литературы в целом, было открытое письмо Марии Самойловны Буниным, наиближайшим в прошлые годы друзьям (от 20 декабря 1947), в котором она объявляла о разрыве с ними каких-либо отношений. Причиной послужил выход обоих из Союза писателей и журналистов в Париже в знак солидарности с теми, кто был из него исключен как взявшие советские паспорта (В. Н. Бунина вышла из Союза 22 ноября, Бунин — 11 декабря 1947). В качестве ответного шага на это письмо И. А. Бунин прекратил свое сотрудничество в «Новом Журнале»; его сторону принял М. А. Алданов, один из основателей журнала. На основе этого конфликта, приобретшего звучный и широкий публичный резонанс и горячо обсуждавшегося эмигрантскими кругами по обе стороны океана, произошли резкие размежевания и расколы между теми, кто по-разному к нему отнесся и соответственно по-разному солидаризировался с одной или другой позицией. В результате произошел разрыв не только Бунина-Алданова с Цетлиной, но и Ивана Алексеевича с Б. К. Зайцевым, чья дружба насчитывала несколько десятилетий. Данный инцидент уже подробно описывался[18], многократно, по разным поводам реферировался и поэтому не нуждается в дополнительном изложении. Интереснее обратить внимание на другое.
Реагируя на указанное письмо Цетлиной Бунину, остроироничная Тэффи писала Ивану Алексеевичу 8 января 1948 г.: «Меня страшно возмутила Марья Самойловна. Папская булла. Предала анафеме. А ведь сама усижена коммунистками, как зеркало мухами: Шура, Ангелина, сам толстопузый Прегель «отдает должное советским достижениям». Пишу бессвязно, но уж очень меня возмутила ее выходка. Эдакая дура наглая»[19].
Комментируя это место из письма Тэффи, его публикаторы совершенно справедливо отмечают прокоммунистический настрой дочери М. О. и М. С. Цетлиных Ангелины (см. о ней прим. 4 к письму № 10 от 16 апреля 1956)[20]. К этому, однако, следует добавить не названную, но, как видно, подразумеваемую автором письма Прегель (в чьем журнале, кстати сказать, Тэффи несколько раз публиковалась), а также то, что и Борис Юльевич, и, вероятно, Александра Николаевна в той или иной степени разделяли советофильский дух «Новоселья» и «отдавали должное советским достижениям».
Если говорить о Борисе Юльевичe, то своего пика эти настроения достигли в годы войны. Перебравшись из Франции в США, Б. Ю. Прегель стал одной из ключевых фигур в Eldorado Gold Mines Ltd. — крупнейшей американо-канадской компании по поиску и разработке урановых месторождений, добыче, обработке и продаже урановой руды. В ноябре 1940 г. он подписал с этой компанией контракт и стал ее главным торговым агентом. Созданная им торгово-промышленная фирма International Uranium Mining Company, которую он и возглавил (их с Софией Юльевной младший брат Александр занял в ней должность вице-президента), со временем оказалась поставщиком очищенного урана для Манхэттенского проекта по созданию американской атомной бомбы[21]. В политических кругах, отвечавших за разработку атомного оружия, Прегель получил прозвище «the uranium king»[22].
В 1943 г. Борис Юльевич продал партию урана (1000 pounds — чуть более 450 кг.) Советскому Союзу. И хотя действовал он вполне легально, с ведома американского правительства и лично президента Ф. Рузвельта, в 1949-1950 гг., в эпоху маккартизма и начинавшейся «холодной войны», к нему были предъявлены серьезные претензии со стороны соответствующих государственных ведомств и служб безопасности. Разумеется, данная торговая сделка не имела и не могла иметь решающего значения в развитии советской атомной программы, однако сам по себе данный факт в новом политическом контексте приобрел весьма небезобидный смысл. Результатом этого стало судебное разбирательство и слушание дела в комиссии американского Конгресса[23]. В итоге проведенного расследования было однозначно доказано, что Прегель не совершал никаких противоправных действий, тем более не приходилось говорить о государственной измене: все подозрения в пособничестве Советскому Союзу, если таковые и могли возникнуть, с него были сняты. И все-таки более чем сомнительно, чтобы на эту торговую сделку пошел бы убежденный антикоммунист, человек, который, помимо чисто коммерческой выгоды, не отдавал бы «должное советским достижениям».
В этом контексте между традиционным дружеским кругом Цетлиной — эсеровскими деятелями-эмигрантами, непримиримыми оппонентами большевиков, и членами ее семьи должны были ощущаться известные разногласия, которые, без сомнения, и ощущались, чему можно отыскать немало подтверждений. Так, скажем, находившаяся в это время в США Прегель, сообщая А. В. Бахраху (письмо от 28 декабря 1951), что она вместе с братом и невесткой приглашена на Новый год «к Марии Самойловне, в ее загородную резиденцию», с облегчением замечала, что там «не будет ни «политкаторжан», ни друзей ее детства. И то хлеб!»[24]. И, описывая в письме к нему же (от 2 января 1952), как прошло праздничное застолье у Цетлиной, она особо подчеркивала, что «политические друзья М[арии] Самойловны] блистали отсутствием, так что говорили о предметах, всем одинаково милым»[25].
Нет решительно никаких оснований, а главное — доказательных данных, утверждать, будто бы политические симпатии и антипатии каким-то образом влияли на семейные связи и отношения цетлинского и прегельского домов. Тем более что противоречия, если таковые в самом деле имели место, по-видимому, сглаживались и выравнивались благодаря искусству межчеловеческой дипломатии, а также постепенному, но неуклонному отступлению «новосельского» редактора от тех категорических «патриотических»» императивов, которых она держалась в период войны и в первые годы после нее.
Существенно важной в этом отношении была широко известная общественная активность обеих женщин — их склонность заниматься чужими делами, отдавая им и время, и нервы, и душевные силы, а нередко и собственные средства (см. фразу Прегель из письма № 16, от 18 февраля 1959: «Вы спрашиваете относительно 15.000 т[ысячах] фр[анков] Б. К. Зайцева. — Сейчас же по получении Вашего письма Соломон Георгиевич дал мне эти деньги, и я немедленно отнесла их С. А. Водову[26]»). Крайне показательно, что и София Юльевна, и Мария Самойловна оказались вовлечены в судьбу Мити — Дмитрия Петровича Сазонова (1921-2008), сына близкой приятельницы Прегель Юлии Леонидовны Сазоновой[27], и живописца-«мирискуссника» Николая Дмитриевича Миллиоти.
Ю. Л. Сазонова рассталась со своим официальным супругом, актером и режиссером Петром Павловичем Сазоновым (1883-1969) после того, как в 1920 г. эмигрировала из России, а тот остался в Советской России. По воле собственного неравнодушия и сердобольного характера Прегель стала свидетельницей, а в определенном смысле и участницей, сложных жизненных ситуаций, связанных с отношениями матери и сына, а позднее, перед смертью самой Ю. Л. Сазоновой, — драмы, произошедшей между ней и Н. Д. Миллиоти. Образ несчастного, не совсем душевно здорового Мити появляется в ниже публикуемых письмах Прегель, которая, изо всех сил желая ему помочь, в то же время была бессильна сделать что-либо для этого способного, но выбитого из нормального существования человека (см. ее письма №№ 15, 16 и 17, соответственно, от 11 и 18 февраля и 24 декабря 1959 г.).
Наконец, и это главное: добрые отношения Прегель и Цетлиной возникали по естественной прихоти родственного чувства, природу которого София Юльевна довольно удачно как-то сформулировала в письме к брату Борису (от 15 февраля 1949): «…с близкими хотелось бы всегда иметь общение в высоком плане…».
«Общение в высоком плане» Прегель с Цетлиной проявлялось, в частности, в постоянных книжных подарках последней: в 50-е гг. она неизменно присылала из Нью-Йорка книги, выходившие в Издательстве им. Чехова. Для Софии Юльевны, привыкшей быть в курсе самых свежих литературных новинок, эти книжные сувениры были не просто знаком внимания, но поддерживали высокий ранг ее общественно-литературного реноме: не так много творческих деятелей в тогдашнем Париже могли похвастаться тем, что имели доступ почти ко всей книжной продукции, выходившей под маркой «чеховского» издательства, и, что было в особенности ценно, — держали бы ее «под рукой», в домашней библиотеке.
Тем не менее, как отмечала Прегель в одном из своих писем к уже упоминавшемуся А. В. Бахраху (от 4 февраля 1952), ее дружеские отношения с Цетлиной были достаточно хрупкими и непрочными: «Ниточка может каждую секунду порваться. Это почище игры в фанты…»[28].
Наряду с сугубо семейно-родственными контактами Цетлиной и Прегель, нельзя не отметить участие последней в издаваемом Марией Самойловной журнале «Опыты»[29], на страницах которого София Юльевна как поэтесса появилась, правда, лишь однажды: в 5-й книжке за 1955 г. (сс. 8, 9) были напечатаны два ее стихотворения: «Азбука счастья» («В равнодушии и бесстрастье…») и «Париж» («Нет, он праздничный, не всегдашний…»). Кроме того, «Опыты» дважды отзывались рецензиями на ее поэтические сборники — обе они принадлежали Ю. Терапиано: на «Берега» (1954, № 3, сс. 197198) и «Встречу» (1958, № 9, сс. 95-97).
Возможно, не стоит делать далеко идущих выводов из некоторых действий Цетлиной по отношению к сестре своего зятя, о чем мы узнаем из переписки третьих лиц. Так, например, в письме Ю. Иваску, тогдашнему редактору «Опытов», Г. Адамович 20 октября 1959 г. сообщал:
«Марию Сам[ойловну] я видел несколько раз. Она сообщила мне («по секрету»), что вскоре должна получить «немножко денег» и намерена издавать журнал — если «Опыты» прекратятся. Узнав, что Рейзини склонен их взять, она заявила, что могла бы войти с ним в компанию, «в какой форме он захочет». Свой журнал она хотела бы сделать не совсем таким, какими были «Опыты»: шире, в расчете на менее изысканных читателей. Возник (в разговоре) вопрос о редакторстве: она предложила мне разделить его с Вами. Я решительно отказался и, зная, что о редакторстве мечтает С. Ю. Прегель, — к тому же ее родственница, — выдвинул ее. На это М[ария] С[амойловна] ответила, что «Юрию Павловичу Прегель не подходит», и вообще скисла».
Доподлинно неизвестно, по какой именно причине «скисла» Мария Самойловна, и все-таки сама по себе семантика эпизода не может не быть принята во внимание при построении достоверной истории отношений двух столь известных общественных фигур. Одновременно с этим необходимо дальнейшее кропотливое накопление материала для расширения имеющейся в наличии нынешней фактологической базы. Этому, в сущности, и служит настоящая публикация.
Письма печатаются по автографам, хранящимся в семейном архиве Цетлиных-Прегелей; исключение составляют два письма — № 1, от 11 февраля 1954 г. и № 13, от 18 февраля 1959 г.: они оказались среди бумаг Н. Л. Слонимского — как приложение к его письму брату, Александру Леонидовичу, от 29 апреля 1959 г. (РГАЛИ. Ф. 2281, оп. 1, е.х. 207, л. 15-17 об.). Приносим искреннюю признательность Ю. Гаухман (Чикаго) за предоставленную возможность познакомиться с этими письмами и разрешение их опубликовать.
Примечания:
[1] За неимением такового см. некоторые первоначальные опыты их биографического портретирования: Т. Л. Никольская. Ст. «Амари». Русские писатели, 1800-1917 / Биографический словарь. Т. 1. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1989, с. 57; Ангелина Цетлин-Доминик. Из воспоминаний / Евреи в культуре Русского Зарубежья: Сборник статей, публикаций, мемуаров и эссе. Вып. 1: 1919-1939 гг. // Сост. Михаил Пархомовский. — Иерусалим, 1992, сс. 288-309 (впервые: «Новый Журнал», 1991, № 184/185); V.W. Zetlin. Memoirs of My Father M. Zetlin / Творчество диаспоры и «Новый Журнал» // Под ред. М. Адамович и В. Крейда. — N.Y.: The New Review, 2003, сс. 58,59; А. Войскун. О коллекции Марии и Михаила Цетлиных в Музее русского искусства (Рамат-Ган, Израиль) / Зарубежная Россия 1917-1939. Кн. 2. — СПб.: Лики России, 2003, сс. 487-492; Н. Винокур. «Всю нежность не тебе ли я несу…»: Альбом Марии Самойловны Цетлиной / «Наше наследие», 2004, № 72, сс. 39-405; О. Демидова. Дом Цетлиных как локус русско-еврейской культуры в эмиграции / Русско-еврейская культура // Под ред. О. В. Будницкого// — М.: РОССПЭН, 2006, сс. 390-405; ее же: «Ей Серебряный век обязан существованием» (К биографии М. С. Цетлиной) / Jews and Slavs. Vol. 17: The Russian Word in the Land of Israel, the Jewish Word in Russia // Ed. by Vladimir Khazan and Wolf Moskovich. — Jerusalem: The Hebrew University of Jerusalem; Center for Slavic Languages and Literatures, 2006, pp. 205-213; Владимир Хазан. Два сюжета на тему «Русская литература Серебряного века и Запад» / L’Age d’argent dans la culture russe. — Lyon: Universite Jean-Moulin; Centre d’Etudes Slaves Andre Lirondelle, 2007, pp. 175-184 (Modernites russes 7); его же: «Он был поэтом не только в своих стихах, но и в жизни» (материалы к портрету Михаила Цетлина/ Вокруг редакционного архива «Современных записок» (Париж, 1920-1940): Сборник статей и материалов // Под ред. Олега Коростелева и Манфреда Шрубы. — М.: Новое литературное обозрение, 2010, сс. 66-103; его же: О потомках российского «чайного короля» и еврейских деньгах: Документальное повествование /Лехаим (Москва), 2010, №№ 10-12; М. О. Цетлин (Амари). Цельное чувство: Собрание стихотворений // Общ. ред., сост., подг. текста и коммент. В. Хазана. — М.: Водолей, 2011 и др.
[2] «Современные записки», 1935, № 58.
[3] «Современные записки», 1937, № 67.
[4] «Современные записки», 1940, № 70.
[5] Более подробно об этой стороне его жизни и деятельности см.: Владимир Хазан. О потомках российского «чайного короля» и еврейских деньгах: Документальное повествование / Лехаим (Москва), 2010, №№ 10-12; Леонид Лифлянд, Владимир Хазан. Тот самый Высоцкий / Евреи в России: Неизвестное об известном. — М.: Достоинство, 2012, сс. 159-167; Владимир Хазан. Из повести об одном еврейском семействе / Евреи: другая история // Сост., отв. ред. Г. С. Зеленина. — М.: РОССПЭН, 2013, сс. 307-355.
[6] Андрей Рогачевский. Как это делалось в туманном Альбионе: русские евреи в Британии и их торговые империи / Евреи: другая история // Сост., отв. ред. Г. С. Зеленина. — М.: РОССПЭН, 2013, с. 372.
[7] Ник. Андреев. Об особенностях и основных этапах развития русской литературы за рубежом (Опыт постановки темы) / Русская литература в эмиграции // Под ред. Н. П. Полторацкого. — Питтсбург: Отдел славянских языков и литератур Питтсбургского университета, 1972, с. 29.
[8] Leeds Russian Archive, Brotherton Library (University of Leeds). MS. 1408.
[9] РГАЛИ. Ф. 982, оп. 1, ед. хр. 239. При этом В. М. Зензинов, следует заметить, явился одним из авторов «Новоселья»: в первых двух книжках были опубликованы его воспоминания о годах молодости, а в № 7 за 1942 г. (сентябрь-октябрь) — о встречах с Л. Н. Толстым.
[10] Определение, которым В. Набоков охарактеризовал советский строй в комментарии к пушкинскому «Евгению Онегину», см.: Eugene Onegin: A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin: in four volumes. Vol. 1 / Transl. from Russian with Commentary by Vladimir Nabokov. — Princeton University Press, 1964, p. 79.
[11] О чем, не называя имен, шла речь в его выступлении на авторском вечере 7 мая 1949 г., на котором читались эти стихи, см.: Владимир Набоков. Стихи и комментарии: Заметки [для авторского вечера 7 мая 1949 года] / Вступ. ст., публ., коммент. Г. Б. Глушанок // «Наше наследие», 2000, № 55, сс. 86, 89.
[12] Письмо В. Набокова от 2 апреля 1943 г. с этими стихами, адресованное Прегель, см.: Из архива Софии Юльевны Прегель / Публ. и вступ. заметка Юлии Гаухман в: «Евреи в культуре Русского Зарубежья: Статьи, публикации, мемуары и эссе». Т. IV: 1939-1960 гг. // Сост. и изд. М. Пархомовский. — Иерусалим, 1995, с. 281. Без имени автора стихотворение было опубликовано в нью-йорском «Социалистическом вестнике» (1944, № 37).
[13] Об истории его допечатного бытования, публикации и читательско-критической рецепции см. работу Г. Б. Глушанок, упомянутую в прим. 11; а также: В. В. Набоков. Стихотворения / Подг. текста, сост., вступ. ст. и прим. М. Э. Маликовой. — СПб.: Академический проект, 2002, с. 569-571 («Новая Библиотека поэта»).
[14] В. Набоков, Э. Уилсон. «Дорогой Пончик. Дорогой Володя»: Переписка. 1940-1971. — М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2013, с. 142.
[15] Гольденвейзер Алексей Александрович (1890—1979) — российский юрист, адвокат и педагог; немецкий и американский издатель, общественный деятель русской эмиграции, писатель, мемуарист.
[16] Алла Зейде. Без Империи. Тексты и Контексты жизни русского еврея Алексея Александровича Гольденвейзера. Алексей Гольденвейзер. Дневники и письма разных лет. — Ab Imperio, 2005, № 3, с. 391; А. А. Гольденвейзер и Набоковы (По материалам архива А. А. Гольденвейзера) / Публ., вступ. ст. и коммент. Г. Б. Глушанок / Русские евреи в Америке // Ред.-сост. Э. Зальцберг. — Иерусалим-Торонто-СПб. 2007, вып. 2, с. 121.
[17] В письме к Н. В. Кодрянской от 17 февраля 1948 г. (НИОР РГБ. Ф. 503, п. 3, ед. хр. 11, л. 2).
[18] А. Н. Дубовиков. Выход Бунина из парижского Союза писателей /Литературное наследство. Т. 84, в 2-х книгах: Иван Бунин, кн. 2. — М.: Наука, 1973, сс. 398-497; Конфликт М. С. Цетлиной с И. А. Буниным и М. А. Алда-новым: (По материалам архива М. С. Цетлиной) / Публ., вступ. заметка и коммент. Михаила Пархомовского // Евреи в культуре Русского Зарубежья: Статьи, публикации, мемуары и эссе. Т. IV: 1939-1960 гг. // Сост. и изд. М. Пар- хомовский. — Иерусалим, 1995, сс. 310-325.
[19] Переписка Тэффи с И. А. и В. Н. Буниными 1939-1948 / Публ. Ричарда Дэвиса и Эдит Хейбер // Диаспора: Новые материалы. Вып. 2. — СПб.: Феникс, 2001, с. 549; В. Н. Бунина перенесла это письмо в свой дневник (запись от 10 января 1948), см.: Устами Буниных: Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны и другие архивные материалы: в 3-х томах. Т. 3 / Под ред. Милицы Грин. — Frankfurt am Main: Посев, 1982, сс. 186-187.
[20] Переписка Тэффи с И. А. и В. Н. Буниными 1939-1948. С. 550.
[21] Более подробно см.: R. Rhodes. The Making of the Atomic Bomb. — N.Y.: Simon&Schuster, 1986.
[22] Там же. С. 140.
[23] См. об этом, например: 1943 Uranium Sale to Russia Charged. — The New York Times, 1950, № 33604, January 25, p. 11; Mining. — Time: The Weekly Newsmagazine, 1950, March 13, рр. 31-32.
[24] Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture (Columbia University, New York). Ms. Coll. Alexander Bacherac. Box 8.
[25] Там же.
[26] Водов Сергей Акимович (настоящая фамилия Непийвода (1898 — 1968) — деятель русской эмиграции, главный редактор газеты «Русская мысль» в 1955—1968 гг.
[27] Сазонова-Слонимская Ю. Л.; урожд. Слонимская (1884-1957), писательница, историк литературы и театра, литературный, театральный, балетный и музыкальный критик, специалист в области кукольного театра.
Ю. Л. Сазонова была одним из плодовитейших авторов «Новоселья».
[28] Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture (Columbia University, New York). Ms. Coll. Alexander Bacherac. Box 8.
[29] «Опыты» — литературный журнал (Нью-Йорк, 1953-1958; ред. — Р. Н. Гринберг, В. Пастухов (№№ 1-3), Ю. Иваск (№№ 4-9); всего вышло 9 книжек), см. о нем: Литературоведческий журнал, 2003, № 17; Н. Богомолов. Опыты преодоления изгойства. (эл. ресурс: http://imwerden.de/pdf/ bogomolov_opyty.pdf). 28. Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску (1935-1961) / Предисл., публ. и коммент. Н. А. Богомолова / Диаспора: Новые материалы. Вып. 5. — СПб.: Феникс, 2003, сс. 530-531.
Прегель — Цетлину[1]
19.2.[19]38
Дорогой Михаил Осипович!
Поэты, кот[орых] Илья Исидорович [Фондаминский][2] собрал у себя, чтобы разъяснить им их право и обязанности, против ожидания вели себя образцово.
Даже присяжные скандалисты, вроде [Г.] Иванова[3], Кельберина[4] и т. д., проявили официальный восторг, а главное, благовоспитанность.
Позавчера у меня было собрание «en petit comite»[5].
Илья Исид[орович Фондаминский], Шерман[6] и я заседали и ломали головы, как бы заполучить побольше подписчиков. Несмотря на то, что поэты пока ведут себя примерно, мы, памятуя прошлое, до конца на них не рассчитываем и возлагаем большие надежды на прозаических подписчиков — 25 франковых. — Ведь будет выпущено 20 экземпляров каждой книги на особой бумаге и с авторской надписью. Но для этого дела нам нужны подписчики. Мы с Ильей Исид[оровичем] и Шерманом нашли уже около 10-ти. На меня возложена миссия попросить Вас непременно достать хоть 2-х подписчиков в Лондоне. Это нетрудно, и библиофилам даже приятно будет за какие-нибудь 25 фр[анков] иметь хорошо изданную книгу стихов. Если бы я не написала об этом — все равно Вы получили бы по этому поводу письмо от Ильи Исидоровича.
Простите, дорогой Михаил Осипович, что занимаю Вас такой скучной материей.
Сергей Ник[олаевич Брейнер][7] и я шлем Вам горячий привет. Надеюсь скоро увидимся!
Искренно преданная Вам.
Примечания:
[1] Написано на почтовой бумаге с указанным адресом: 19 rue Marbeau, XVIе (Passy 05-38).
[2] Илья Исидорович Фондаминский (Бунаков) (1880-1942), общественно-политический деятель, публицист, редактор, издатель, меценат.
[3] Георгий Владимирович Иванов (1894-1958), поэт, прозаик, литературный критик, мемуарист. О непростых отношениях между Прегель и Ивановым см.: «Вы делаете прекрасное дело» (Письма С. Прегель к Р. Чеквер) / Публ., вступ. ст. и прим. Владимира Хазана // Русские евреи в Америке. Кн. 10 // Ред.-сост. Эрнст Зальцберг. — Торонто — СПб., 2015. (По указателю).
[4] Лазарь Израилевич Кельберин (1907-1975), поэт, литературный критик, пианист.
[5] en petit comite — маленький комитет; тесный круг (фр.).
[6] Савелий Григорьевич Шерман (псевд. С. Савельев; 1894-1948), публицист, литературный критик, общественный деятель. Познакомился с Прегель в Берлине. Позднее, в Париже, куда они оба перебрались, оказался, как и она, близок к И. И. Фондаминскому и созданному им объединению «Круг». Один из членов, наряду с Прегель, т. н. «маленького комитета» — ближайших сподвижников И. И. Фондаминского по оказанию помощи культурным деятелям эмиграции и изданию серии сборников «Русские поэты».
[7] Сергей (Шарль) Николаевич Брейнер (Charles N. Breyner; 1885-1971), инженер, предприниматель (издатель); 2-й муж Прегель. Выступал в «Новоселье» с политико-аналитическими статьями: «Внешняя политика Советской России» (1944, № 12/13, июль-авг., сс. 103-120), «Испания и аргентинская угроза» (1945, № 17/18, февр.-март, сс. 58-66), «Япония и мировая политика» (1945, № 22/23, нояб.-дек., сс. 91-103). После развода с Прегель жил в Нью-Йорке, занимался издательским бизнесом.
[8] Имеются в виду стихи для журнала «Современные записки».
[9] В ближайшей по времени к этому письму 66-й книжке «Современных записок» за 1938 г. (вышла в середине мая) было напечатано одно стихотворение Прегель: «Метались лошади сонные» (сс. 185, 186); ее стихи продолжали появляться в журнале и далее: в 68-й книжке за 1939 г. (первая половина марта) помещены три стихотворения: «Беспомощного воробья слабее…», «От чужих отгороженное…» и «Под вечер звезды всё ближе…» (с. 189-191) и, наконец, в последней, 70-й, книжке журнала за 1940 г. (апрель) — стихотворение «Луны голубые, огоньки фонарные…» (с. 125). Имея в виду 68-ю книжку журнала, Цетлин писал В. В. Рудневу из Лондона 26 ноября 1938 г.: «У меня есть — София Прегель (в этой книжке надо будет дать не меньше 2-х ее стихотворений, по-моему)». (См.: Внутриредакционная переписка / Публ. и прим. М. Шрубы // «Современные записки» (Париж, 1920-1940): Из архива редакции. Т. 1 // Под ред. Олега Коростелева и Манфреда Шрубы. — М.: Новое литературное обозрение, 2011, с. 879.
1. Прегель — Цетлину
[1939, не позднее 24 марта][1]
Дорогой Михаил Осипович!
Как видите, наше издательство процветает. На книгу Адамовича получила даже заказ из Швейцарии. Правда, это первый и единственный отклик на все наши объявления[2].
Жаль, что так давно Вас не было в Париже. Из-за событий, правда, жизнь не налаживается,
но кой-какое движение воды заметно. «Объединение» регулярно устраивает вечера[3]. Недавно по материальным соображениям притянули к выступлению 2-х поэтесс из кружка «казаков-литераторов»[4]. Это был номер, достойный пера дореволюционной Тэффи.
Н[иколай] Н[иколаевич Евреинов] гордится успехами Русского театра. Евреинов отлично поставил «Недоросля». Так что все добродетельные персонажи ожили…[5]
Настроение у всех неважное. Даже профессиональные оптимисты «смизерняли»[6] и слиняли. Ну ничего, как-нибудь все образуется. С[ергей] Н[иколаевич] и я желаем Вам от души всего-всего доброго.
С горячим приветом
Ваша С. Прегель
Примечания:
[1] Датируется по содержанию.
[2] См. об этом во вступительной статье.
[3] Имеется в виду Объединение русских поэтов и писателей в Париже.
[4] Судя по всему, подразумевается вечер прозы и стихов, устроенный Объединением поэтов и писателей 24 марта 1939 г., в котором приняли участие два члена Кружка казаков-литераторов –
его секретарь, поэтесса и художница Евгения В. Жерве (Жерве-Номикосова) и княгиня Ирина Михайловна Полякова (Кантакузен-Полякова); на этом вечере свои стихи читала также и Прегель (См.: Русское Зарубежье: Хроника научной, культурной и общественной жизни. 1920–1940: Франция, т. 3 / Под общ. ред. Л. А. Мнухина. – Paris: YMCA-Press; М.: ЭКСМО, 1996, с. 549.
[5] В некрологе Прегель А. Кашина-Евреинова, вдова Н. Н. Евреинова, писала о том, что в 1938–1939 гг. София Юльевна уговорила его поставить в Русском театре (100 rue Richelieu) фонвизинского ≪Недоросля≫, ≪имевшего неожиданно для всех огромный успех у русской публики Парижа≫ (Анна Кашина-Евреинова. Моя добрая Соня (Воспоминания о Софье Юльевне Прегель). – «Русская мысль», 1972, № 2913, 21 сент., с. 7). Сам режиссер упоминает Прегель как одну из тех, кто поддержал идею создания Театра русской драмы и, возможно, оказал этой инициативе необходимую финансовую помощь: ≪В 1936 году артисты А. Н. Богданов, С. Бартенев, Н. В. Петрункин и К. Г. Константинов, учитывая опыт прежних лет и судьбу антреприз, имевших место в Париже, нашли поддержку своему проекту нового «Русского театра» у Ильи Ис. Бунакова (Фондаминского), В. М. Зензинова, у поэтессы С. Ю. Прегель (Брейнер) и основали сообща театр, продержавшийся крепко в зале «Журналь» почти 4 сезона подряд≫ (Н. Евреинов. Памятник мимолетному (Из истории эмигрантского театра в Париже). – Париж, 1953, с. 36).
[6] Одно из излюбленных словечек Прегель: плохо выглядеть, от польск. mizernie – плохо. См., например, в ее письме к Р. С. Чеквер от 12 августа 1954 г. в связи с А. С. Гингером: ≪Алек[сандр] Самсонович выглядит неважно, у него высокое давление. Видела его перед отъездом на остров и нашла, что он, как говорят поляки, «смизернял»» (Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture (Columbia University). Ms. Coll. R. Chekver. Box 2) или к В. Н. Буниной от 13 сентября 1956 г.: ≪Я как-то «смизерняла», чувствую себя неважно≫ (Leeds Russian Archive, Brotherton Library (University of Leeds). MS. 1067).
2. Прегель-Цетлину
19.6.[19]39
Дорогой Михаил Осипович!
Как видите, бедный Ходасевич не выдержал-таки напора болезни и бедности. Он был на исследовании в больнице, где условия ужасны (во всех отношениях), затем его перевели в клинику – там он и скончался[1]. Похороны были тяжелые. У всех на душе было скверно, тягостно также протекал длиннейший католический обряд[2]. Насколько у евреев всe проще и серьезнее. В общем, по выходе с кладбища мучительно захотелось жить, разговаривать, двигаться. Все гурьбой пошли в соседнее бистро… Книга моя выходит на днях[3]. Как только она будет у меня на руках, пошлю Вам ее[4].
Точных сведений о Тэффи у меня не имеется[5]. Головина[6] уехала в Швейцарию, а слухи о богатой невесте Смоленского[7], кажется, сильно преувеличены. С[ергей] Н[иколаевич] чувствует себя очень неважно. Вероятно, недели через 2 поедем куда-нибудь на воды. Еще неизвестно куда — ждем окончательного решения врачей. С[ергей] Н[иколаевич] и я от души делаем Вам всего-всего наилучшего. Искренно Ваша, С. Брейнер.
Примечания:
[1] В. Ф. Ходасевича не стало за пять дней до этого письма, 14 июня. Прегель, хорошо его знавшей и высоко почитавшей, принадлежит мемуарный очерк ≪О В. Ходасевиче≫ («Новое русское слово», 1941, № 10333, 25 мая, с. 8).
[2] Рожденный в семье поляка и крещенной еврейки и получивший католическое религиозное воспитание, В. Ф. Ходасевич был похоронен по католическому обряду.
[3] Имеется в виду упоминавшийся во вступительной статье сборник стихов ≪Полдень≫.
[4] Как было сказано выше, Цетлин откликнулся на ≪Полдень≫ положительной рецензией.
[5] Вероятно, Цетлин интересовался здоровьем Тэффи, которая в это время тяжело болела. См. ее письма к В. Н. Буниной от марта-августа 1939 г., где мотив болезни составляет главный фон описаний: Переписка Тэффи с И. А. и В. Н. Буниными 1920–1939 / Публ. Ричарда Дэвиса и Эдит Хейбер; Вступ. ст. Эдит Хейбер / Диаспора: Новые материалы. Вып. 1. – Париж – СПб.: Athenaeum – Феникс, 2001, сс. 413-421.
[6] Алла Сергеевна Головина (урожд. баронесса Штейгер, во 2-м браке де Пелиши; 1909–1987), поэтесса, прозаик.
[7] Владимир Алексеевич Смоленский (1901–1961), поэт. В связи с ним и Прегель с Цетлиной широко расцитирован рассказ В. Яновского, долженствующий подчеркнуть сердобольные характеры Софии Юльевны и Марии Самойловны: ≪Вот у Смоленского «закрывают» газ, он идет к Софье Прегель или Цетлин за деньгами. Я спрашивал этих дам: ‘Почему вы это делаете? Ведь Смоленский, когда пьян, бросается жидом даже в вашем присутствии… Мне отвечали: «Как же без газа! У него дети, их надо кормить». (В. С. Яновский. Поля Елисейские: Книга памяти / Предисл. Н. Г. Мельникова; коммент. О. А. Коростелева, Н. Г. Мельникова. – М.: Астрель, 2012, с 152). В Архиве Русского Зарубежья Дома-музея М. Цветаевой (Москва) хранится экземпляр сборника Прегель ≪Разговор с памятью≫, преподнесенный Смоленскому со следующей дарственной надписью: ≪Дорогому Владимиру Алексеевичу Смоленскому на добрую память. С. Прегель. Париж 13.5.35≫.
3. Прегель-Цетлиной[1]
[Не ранее 14 июня 1939]
Дорогая Мария Самойловна![2]
Сейчас озабочена судьбой вдовы Ходасевича[3]. Г. И. Шик[4] обещала собрать для нее небольшую сумму. Ее хоть временно надо было бы поддержать. Через пару месяцев она сумеет начать работать. Пока это измученный морально и физически изничтоженный человек!.. У нас за это время было немало переживаний. Папа[5] болел и теперь еще не совсем поправился[6] — колибациллоз[7], сам по себе не опасный, измучил его вконец. Надеюсь, до приезда детей он хоть немного поправится. Он только и живет мыслью об их приезде! [8]С[ергей] Н[иколаевич] сейчас должен серьезно полечиться.
Клара[9], слава тебе Господи, не дома. Она живет под Парижем на даче, в русском пансионе.
Надеемся скоро увидеть Вас в Париже. С[ергей] Н[иколаевич] и я крепко Вас целуем.
Любящая Вас, С. Брейнер
Примечания:
[1] Возможно, письмо адресовано М. С. Цетлиной в Лондон, куда она отправилась навестить мужа, или в Виши, где она нередко проводила летнее время.
[2] Датируется по содержанию, см. прим. 1 к предыд. письму.
[3] Вдова В. Ф. Ходасевича – Ольга Борисовна Марголина-Ходасевич (урожд. Марголина; 1899 (по другим сведениям 1890) – после 14 сентября 1942; погибла в Аушвице).
[4] Глафира Исааковна Шик (1885–1959), общественная деятельница, член Комитета помощи нуждающимся евреям России (с 1933); жена И. Я. Шика, предпринимателя (владелец меховой фирмы), общественного деятеля и благотворителя, дальняя родственница М. С. Цетлиной.
[5] Юлий (Юдель) Владимирович (Вульфович) Прегель (?–1939), купец второй гильдии; отец Прегель.
[6] Ю. В. Прегеля не стало 13 октября 1939 г.
[7] Колибациллез (colibacillosis) – острое инфекционное заболевание.
[8] Под ≪детьми≫ здесь имеются в виду Б. Ю. Прегель и его жена Александра Николаевна, проводившие летний отпуск вне Парижа.
[9] Клара Юльевна (Юделевна) Прегель (в замуж. Каган; 1902–1969), сестра
- Прегель-Цетлину[1]
26 июля 1944 г.
Дорогой Михаил Осипович,
мама[2] просит меня сказать Вам, как она тронута Вашим вниманием. Болезнь подточила ее силы. И жара на нас совсем плохо повлияла. Ее огорчает мысль, что она не могла сама Вам написать и поблагодарить за подарок. Я все время провожу у мамы. В Нью-Йорке полное затишье.
От души делаю Вам отдохнуть и поправиться. Искренно Ваша Breyner.
Сердечный привет Марии Самойловне
Примечания:
[1] Написано на почтовой бумаге, имеющей следующую ≪шапку≫:
Charles N. Breyner, M.S., E.E.I.E.G.
330 West 72nd Street New York
[2] Роза (Рухля) Иосифовна Прегель (урожд. Глазер; 1872–1944), пианистка и певица, мать Софии Юльевны.
Прегель-Цетлину
18 апреля 1954 г.
Дорогая Мария Самойловна,
получила позавчера «Укрощение искусства» и в один присест прочла эту интереснейшую, хоть и весьма несправедливую и не всегда точную книгу1. Самое интересное в ней – спорность утверждений!.. Не говорю уже о преклонении Е[лагина] перед МХТ. Станиславский – большой режиссер, но отнюдь не «великий старец»2. Был Л. Н. Толстой, другого великого старца у нас не было… Гольденвейзера3 Е[лагин] терпеть не может (это по ассоциации с Толстым…4), etc.
Сведения об Ал. Толстом не отличаются точностью. Но, повторяю, книга оказалась, против ожидания, очень интересной. А как мало хорошего и ценного выпускает Чех[овское] из[дательст]во.
Страшно благодарна Вам, дорогая Мария Самойловна, за внимание и подарок. Ваше внимание мне бесконечно приятно и ценно.
С[оломон] Георгиевич Равницкий] шлет Вам привет. А я Вас крепко целую и желаю Вам всего-всего самого лучшего. Ваша С[офия] П[регель]
Прегель-Цетлиной
27 августа 1954 г.
Дорогая Мария Самойловна,
Ваше внимание бесконечно трогательно, и я к нему очень и очень чувствительна. Книгу Ходасевича хотелось иметь1 (как обид-но, что его недооценили…)
Книгу [Б.] Зайцева успела бегло просмотреть2. Много в последнее время думаю о судьбе Чехова. Почти все рассказы его прочла Ремизову вслух — это дало мне возможность лишний раз себя проверить. Наташа Кодрянская с мужем в Vichy3. Жалуются на ноги. Вернутся они числа третьего [сентября]. Мария Григорьевна [Маги]4 приезжает 1-го сентября. Одним словом, жизнь продолжается… Я лично в восторге от холодного лета — оно дало возможность наслаждаться пустынным августовским Парижем. Еще раз благодарю за внимание и крепко Вас целую.
Ваша СП[регель]
Соломон Георгиевич шлет привет.
Прегель — Цетлиной
25 сентября 1954 г.
Дорогой друг, милая и родная Мария Самойловна,
чемодан получила в четверг dans l’apres — midi1. Заехала за ним в испанское общежитие, где живет г[оспо]жа Vilar2. Снеслась с А. П. Струве3, и в пятницу он заберет книги. Написала Вере Алексеевне Зайцевой4. Передам ей вещи в понед[ельник] или во вторник.
Получила также книгу Ходасевича, за кот[орую] приношу мою самую искреннюю и сердечную благодарность5. Многие статьи помню по «Возрождению» и тем не менее с огромным удовольстви-ем перечитываю. Книгу Аминадо только просмотрела6 и то, что он пишет о Мережковском, пропустила —
Кодрянские уже подумывают о возвращении в Нью-Йорк — пора. Пока у них много хлопот и забот.
Шлю Вам мои горячие новогодние поздравления и пожелания7 и еще раз благодарю за всё.
Всегда Ваша, СП[регель]
Соломон Георгиевич шлет Вам привет и новогодние поздравления.
Прегель — Цетлиной
19 декабря 1955 г.
Дорогая Мария Самойловна,
получила чек и Мандельштама, за кот[орого] Вас от души благодарю1. Целый день читала, не могла оторваться! Должна сказать однако, что Чех[овское] из[дательст]во плохо подает стихи. Они убили таким способом Ахматову2. Ведь в стихах многое зависит от presentation…
Тут Вас все ждут! Видела Зайцевых (на юбилее Даманской3) и нашла, что Вера Алексеевна [Зайцева], как всегда, держится молодцом. Но боюсь, что она делает над собой слишком большое усилие. Дух силен, а тело немощно, и ей необходимо жить потихоньку …4
Если хотите, пошлю Вам для «Опытов» адреса, которые, может быть, пригодятся5.
Обнимаю и крепко целую Вас, моя дорогая, и еще раз благодарю за чудесное внимание.
Желаю к Новому году много-много радостей.
Всегда Ваша, СП[регель]
С[оломон] Георгиевич] шлет привет и поздравляет с Н[овым] Г[одом].
Прегель-Цетлиной
16 апреля 1956 г.
Дорогая Мария Самойловна,
приехала 11-го [апреля] и нашла здесь 2 книги профессора] Шавельского2. Уже бегло их просмотрела и нахожу, что материал чрезвычайно интересный. Иногда шокирует «асемитизм», приближающийся к антисемитизму, но всё покрывают несомненные достоинства книги. Для будущего историка это клад!
От души благодарю Вас, дорогая, за подарок и внимание.
Пользуюсь случаем, чтоб сказать, как мила Натали, какое это чудесное существо. Ее ямочки неповторимы. А серьезность — потрясает. И вместе с тем, она весела, жизнерадостна, полна всяких выдумок и «trouvailles»…3 Все более и более становится похожей на Михаила Осиповича. Это не только внешнее сходство, во всем облике есть нечто общее.
Катя похорошела и снова стала очаровательной… Alain, как всегда, мил и приветлив,
настоящий джентльмен4.
От Шурочки [Прегель] Вы, наверное, знаете, что я 2 недели пробыла в Каннах. Грустно было оставлять Кларочку, ей очень не хватает своих.
Обнимаю Вас и крепко целую.
Соломон Георгиевич шлет Вам привет.
Ваша, СП[регель]
Прегель — Цетлиной
28 мая 1956 г.
Дорогая Мария Самойловна,
получила только что Ваше письмо. Не беспокойтесь, все будет в порядке!
Книги доставят по назначению («Русская мысль»), а чемодан с остальными вещами будет мирно ждать Вашего приезда.
В последний раз видела Зайцевых на панихиде по С. П. Ремизовой1. Нашла, что выглядят оба, несмотря на все недомогания, хорошо. Ремизов даже поправился. Он умеет побеждать физические недуги. Довольно редкое качество!
Впрочем, скоро Вы всех увидите и сами будете судить о переменах.
Заранее радуюсь встрече с Вами и крепко Вас целую.
Всегда Ваша, СП[регель]
S. Соломон Георгиевич шлет Вам привет.
P. S. После получения чемодана — напишу.
Прегель — Цетлиной
6 июня 1956 г.
Дорогая Мария Самойловна,
вчера Гингер привез чемодан из Гарша1, где живет г[оспо]жа Гартман…2
Уже написала Б. К. Зайцеву; он пришлет «редакционного мальчика» за книгами. Часть книг мне удалось распространить.
Получили уже:
1) Гингер
2) Присманова
3) Смоленский6
послала сегодня:
4) Кантору
5) Маковскому8
6) Ремизову передам лично, как обещала.
Остальные получат свои книги в «Русской мысли». Свой экземпляр, за кот[орый] приношу сердечную благодарность, еще не успела прочесть. — Пока могу сказать только, что оформление превосходное.
Вещи все снова аккуратно сложила и заперла на ключ. Если захотите, могу еще до Вашего приезда доставить чемодан на 15 rue Raynouard9.
Радуюсь предстоящей встрече и крепко Вас целую.
Ваша, СП[регель]
С[оломон] Георгиевич] шлет искренний привет.
Прегель — Цетлиной
10 июля 1957 г.
Дорогая Мария Самойловна,
бесконечно тронута была Вашим вниманием. О книге, кот[орую] Вы мне прислали, слышала много хорошего. «Опыты» Р. С. Чеквер еще не передала мне; видела ее в тот день, когда она ожидала прибытия багажа. Мне показали книжку «Опытов», но прочесть удалось только статью Варшавского, кот[орая] мне очень по душе2.
Вчера встретилась у Шурочки с Аlain’ом3. Он совсем взрослый, но «шармирует» по-прежнему. В нем столько такта, сердечной вежливости. Одним словом, он обаятелен.
Можете себе представить, дорогая Мария Самойловна, как я радуюсь приезду Шурочки и Бореньки, — для меня это настоящий праздник!
Еще раз благодарю Вас за внимание, кот[орое] для меня очень ценно, и крепко целую.
Ваша, СП[регель]
S. Соломон Георгиевич шлет привет.
P. S. А книга Гу[д]зенко4 пропала. «Невероятно, но факт!»
Прегель — Цетлиной
27 декабря 1957 г.
Дорогая Мария Самойловна,
поздравляю Вас с наступающим Новым годом и желаю много-много счастья и «нахеса» (что такое «нахес» — узнаете у Шурочки!!)1.
Спасибо большое за «Опыты». Хороший номер. Жаль только, что мало беллетристики. Читатель хочет иметь материал для чтения. Часто разговариваю по телефону с Сергеем Акимовичем [Водовым]. Видаемся редко, т. к. и он, и я заверчены…
Хочу на праздники пойти к Зайцевым. Вера Алексеевна так чудесно себя держит, так мужественно, что выходишь от них с чувством невыразимого умиления… Их взаимная любовь согревает душу.
А в общем, за последние месяцы было слишком много тяжелого. С трудом приходила в себя.
Обнимаю Вас, мой дорогой друг, и еще раз желаю всего-всего самого лучшего.
Целую Ваша СП[регель]
Прегель — Цетлиной
11 февраля 1959 г.
Дорогая Мария Самойловна,
есть ли какая-нибудь возможность сообщить Николаю Леонидовичу Слонимскому1, что Митя просто погибает здесь — ждет со дня на день, что его выбросят на улицу, т. к. он должен за комнату в отеле?! Он сказал Леонидову, что питается чаем и сухим хлебом… Леонидов немедленно позвонил мне. Я ему объяснила, что пыталась уговорить Митю вернуться в С[оединенные] Ш[таты] и что теперь он меня избегает… Помочь ему не могу. Никакие уговоры на душевнобольных не действуют. У них своя «логика»! Общение с Митей невозможно. В общем, положение трагическое. Слонимский должен был бы вмешаться. Митю необходимо репатриировать, это единственный слабый шанс на спасение…
Здесь многие спрашивают — выйдут ли «Опыты» 2 3 .
Б. К. Зайцев собирается устроить свой Вечер. Надеюсь, он ему кой-что принесет . Б[орис] Константинович Зайцев] показал мне свой перевод «Божественной Комедии». Именно показал, а не читал его…
Крепко Вас целую, мой дорогой друг.
Часто вспоминаю наши встречи!..
Ваша, С. П[регель]
С[оломон] Георгиевич Равницкий] шлет сердечный привет.
Прегель — Цетлиной
18 февраля 1959 г.
Дорогая Мария Самойловна,
вряд ли удастся уговорить Митю. Мы потратили немало времени на уговоры!.. Тут нужно принять другие меры (затрудняюсь сказать, какие…). Нельзя забывать, что имеем дело с больным.
Если б Николай Леонидович [Слонимский] согласился послать деньги Леонидову, он мог бы выдавать Мите маленькие суммы на жизнь. Постараюсь помочь в подыскании человека, кот[орый] мог бы взять на себя заботу о Мите. (Увы, это задача почти неразрешимая.)
Деньги нужно послать не мне и не Лифарю1, а Леонидову! Меня Митя избегает, т. к. говорила с ним об отъезде. К тому же, я слишком погрязла в черных несчастьях, не хватает сил…
Вы спрашиваете относительно 15.000 т[ысячах] фр[анков] Б.К. Зайцева. – Сейчас же по получении Вашего письма Соломон Георгиевич дал мне эти деньги, и я немедленно отнесла их
С. А. Водову.
Обнимаю и крепко целую Вас, мой дорогой друг.
Всегда Ваша, С. П[регель]
С[оломон] Г[еоргиевич] сердечно кланяется
Прегель — Цетлиной
24 декабря 1959
Дорогой друг,
Поздравляю Вас с Н[овым] Г[одом] обоих стилей и от всей души желаю Вам полного благополучия. Много-много радости в наступающем году!!
За это время всего один раз была у Зайцевых, нахожу, что Вера Алексеевна [Зайцева] как-то начинает сдавать. А может быть, тому виной простуда и желудочное недомогание…
Вы уже знаете, что Митя приехал, но говорят, что вид у него жалкий, общипанный…
Но помочь ему, увы, нельзя. Поэты всё еще собираются на rue de Vaugirard — Корвин-Пиотровский всегда с глубоким чувством Вас вспоминает — в его лице Вы имеете друга и поклонника1.
9-го января его Вечер. Он прочтет свои поэмы и стихи о России. А вступительное слово скажет Адамович, который, кстати, уже в Париже2.
Обнимаю и крепко Вас целую.
Ваша, СП[регель]
Сол[омон] Георгиевич] поздравляет Вас с Н[овым] г[одом] — он удивляется, что не имеет ответа на письмо.
Прегель — Цетлиной
S.Ravnicki
«La Ligniere»
Gland (Vaud)
pres Nyon
Suisse1
18 августа 1960 г.
Дорогой друг,
Шлю Вам сердечный привет из клиники-санатории, где меня морят голодом. Не страдаю, т[ак] к[ак] диета рациональная… Лечит очень хороший врач, персидский еврей, добрый и чувствительный человек (very human).
К сожалению, по замечательному парку можно гулять только в промежутке между двумя грозами.
По приезде в Париж пошлю Сергею Петровичу «Встречу». Передайте ему, пожалуйста, привет и благодарность за милое гостеприимство.
Кларочка [Каган-Прегель] и я крепко Вас целуем.
Ваша С. Пр[егель]
Прегель — Цетлиной
30 августа 1960 г.
Дорогая Мария Самойловна,
5 сентября покидаю «La Ligniere». Мое поведение — в смысле диеты — было образцовым. Кажется, добилась хороших результатов. Много времени провожу с Кларочкой, стараюсь ее развлечь.
Огорчает, что Вы так остро ощущаете пустоту2. Это ничем не оправдано. Я не говорю уже о Шурочке, Вале, Б[орисе] Ю[льевиче], — но у Вас есть друзья, которым Вы очень нужны и дороги. Как Ваш друг я протестую самым энергичным образом!..
Итак, до скорого!
Крепко Вас целую
Ваша, СП[регель]
Кларочка Вас обнимает. Сегодня мы сделали большую прогулку…
Публикация, подготовка текста, примечания – В. Хазан
Присоединиться к нам на Facebook или Instagram
Станьте ДОНАТОМ проекта. Сделайте добровольное перечисление в размере 100 рублей для развития журнала об искусстве.
Наведите камеру смартфона на QR-код, введите сумму и произведите оплату.
При согласии ваша фамилия, как благотворителя, появится в разделе «Донаты»
