«Вдохновение является к тем, которые призывают его».
Когда узнаешь об ипостасях Ады Айнбиндер, ведущего научного сотрудника института искусствознания, заведующей отделом рукописных и печатных источников Государственного мемориального музыкального музея-заповедника П. И. Чайковского в Клину, главы проекта издания собрания сочинений композитора, невольно начинаешь воспринимать её как атланта, поддерживающего необъятное здание наследия гения русской музыки. Кроме того, она является уникальным культурологом, блистательно работающим на пересечении филологии и музыковедения. При этом создается впечатление, что ей легко и непринужденно удаётся совмещать весьма непростые роли. Её самоотверженность, безмерное обаяние и умение найти подход к каждому способны сплотить почитателей музыки даже в самые нелёгкие времена. И во время пандемии, на которое пришлось празднование 180-летия со дня рождения Чайковского, музей в Клину не только не отменил ежегодный фестиваль, но даже (в отличие от большинства музеев) решился на проведение конференции, большую часть заседаний которой вела Ада. Она вносит животворную струю в любое начинание и, к счастью, сегодня во многом определяет лицо музея-заповедника.
– Ещё не так давно Полина Вайдман, Ваша покойная мама, видный учёный-музыковед, хранитель рукописного фонда Чайковского в Клину, автор прекрасных книг о нём, выражала сожаление, что у нас не существует отдельного исследовательского института Чайковского (аналога института Шопена в Польше). Но разве Ваш музей с его партнёрскими выставками (в частности, Аполлинария Васнецова, проживавшего неподалёку отсюда), реставрационными планами сопредельных с Клином имений, столь значимых для позднего периода жизни композитора, не является подлинным исследовательским центром? А в существующем с 1990-х годов проекте издания Академического полного собрания сочинений П. И. Чайковского (Клин, Москва), вероятно, задействованы все без исключения сотрудники музея?
– Да, этот проект требует большого напряжения сил многих моих коллег, хотя в настоящий момент редактированием статей занимаюсь только я. К этому труду нам удалось привлечь огромное количество авторов со всего мира, в том числе из Грузии, Украины, Франции, США. Следующий том («Всенощеное бдение») из серии «духовных сочинений», который, как мы надеемся, выйдет в обозримое время, готовит профессор Московской консерватории, сотрудник института искусствознания Наталья Плотникова (в прошлом редактор музыкальной радиостанции «Орфей»), лауреат премии Союза композиторов Москвы за цикл передач «Путешествия по святым местам русским», сотрудник «Православной энциклопедии». Скоро увидит свет и подготовленный мной четвертый том переписки Чайковского с Надеждой Филаретовной фон Мекк.
– Большинство участвующих в проекте наших соотечественников имеют ученую степень и прошли длительную стажировку за рубежом?
– Во всяком случае, это сотрудники учебных и научно-исследовательских институтов, специалисты в различных областях музыкознания. Сейчас вместе с Александром Викторовичем Комаровым, старшим научным сотрудником, хранителем отдела документов и личных архивов Государственного центрального музея музыкальной культуры имени М. И. Глинки, мы ведём работу по изучению источников текста и подготовке томов балета «Лебединое озеро», а Первая симфония выйдет под редакцией Даниила Рустамовича Петрова, доцента кафедры истории русской музыки, крупнейшего в России специалиста по творчеству Густава Малера.
– Средства массовой информации сообщают о том, что публикация мало известных публике, иногда даже научно реконструированных текстов нередко сочетается с их концертным исполнением. Так не без участия Вашей мамы фрагменты оперы Чайковского «Ундина» исполнены Дмитрием Бертманом, известным театральным режиссёром, художественным руководителем «Геликон-оперы», в спектакле «Неизвестный Чайковский», который был показан на фестивале в Монпелье с прямой трансляцией по всей Европе.
– Это не единственный опыт! В Золотом зале венского Musikverein в рамках пресс-конференции знаменитого дирижера Владимира Федосеева, посвящённой издаваемому нами собранию сочинений Чайковского, «Ундина» была представлена с учётом реконструкции дуэтов советским композитором и педагогом Виссарионом Шебалиным, другом гениального Дмитрия Шостаковича. А музыка к оде Фридриха Шиллера «К радости» для солистов, хора и оркестра (1865) уже не раз исполнялась в том виде, в котором она вышла под редакцией Тамары Сквирской, сотрудника института искусствознания, в прошлом доцента Санкт-Петербургской государственной консерватории, главного редактора её издательского отдела. В отличие от предыдущих составителей собраний сочинений, мы придерживаемся не хронологического, а тематического принципа. Новое издание разделено на 17 серий: сценическая, симфоническая, концерты, пьесы, переписка…
– И они впервые издаются без всяческих купюр…
– Мы предваряем публикации развёрнутыми научными статьями: об истории, редакциях, исполнителях, помещаем отзывы современников, приводим соответствующие иллюстрации.
– Да, великолепно оформленные собрания сами по себе напоминают красивейшие раритеты, достойные внимания посетителей музея!
– Всё это невозможно без постоянного участия сотрудников музея в подборе рукописей, фотографий, поиске источников. А какую бесценную помощь в расшифровке рукописей мне нередко оказывают коллеги, пришедшие из других областей! В общей сложности уже вышли 12 томов собрания сочинений, а планируется более ста. Это долговременный проект, ведь средняя скорость выхода подобного рода собраний за рубежом – 1-2 тома в год. Цель – издание авторских текстов, освобождение от позднейших наслоений. Между тем профессия музыкального редактора ныне почти утрачена. Ведь специалист, который занимается подобного рода деятельностью, должен быть универсалом: знать музыкальное источниковедение, музыкальную текстологию, читать партитуры, писать ключи… Для того, чтобы сделать вывод о конечной воле композитора, надо понимать его замысел, движение текста! Разделение на музыковедов и историков-теоретиков здесь не работает… Поэтому мы планируем специальные стажировки для студентов старших курсов, дипломников и аспирантов, музыковедов.
– Конечно, немалую роль в подготовке собрания сочинений играют конференции, затрагивающие различные культурологические аспекты изучения биографии и творчества Чайковского?
– Да, мы обычно весьма подробно представляем на конференциях новые тома собрания сочинений. Но есть и другие темы. На такого рода собраниях, как правило, возникает немало дискуссионных моментов, в ходе которых рождаются новые видения перспектив изучения наследия композитора. Музыковеды и почитатели творчества Чайковского узнают о новых находках, фактах и концепциях, которые в данном ключе никогда не рассматривались.
– Действительно, я помню, как на последней конференции сам факт кражи из библиотеки Палаццо дожей в Венеции (ныне это национальная библиотека Марчиана) надворным советником и профессором консерватории Чайковским сочинений Еврипида 3 декабря 1877 года стал для Вас поводом для размышлений о состоянии душевного смятения композитора после неудачной женитьбы, в котором он создаёт Четвертую симфонию с преобладающей в ней темой рока. И насколько интересным и неожиданным показалось возникшее в выступлении Владимира Владимировича Горячих (кандидата искусствоведения, доцента кафедры теории музыки Санкт-Петербургской государственной консерватории имени Н. А. Римского-Корсакова) сближение житейской максимы няни Татьяны из оперы «Евгений Онегин» («Привычка свыше нам дана») и мельника («Одно и то же надо вам твердить сто раз») из хорошо знакомой Чайковскому оперы Даргомыжского «Русалка! А захватывающую дискуссию (чуть ли не с переходом на личности), инициированную докладом Светланы Владимировны Черевань из Челябинска, о постановках оперы «Евгений Онегин» Дмитрием Черняковым (Большой театр, 2006) и Александром Тителем (Музыкальный театр имени К. С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко, 2007), проходившую не только в кабинетах, но и за рулём машины, смогла с присущим ей чувством юмора уравновесить лишь Тамара Закировна Сквирская.
– В нашей конференции принимают участие не только музыковеды. Иногда случается, что люди, которые просто любят Чайковского, делают совершенно потрясающие открытия. Например, Рональд де Вет, славист, член «Общества Чайковского» в Германии, нашёл автора текста романса «Меzza note», которым оказался известный итальянский поэт Луиджи Каррера, приятель Байрона (этот доклад опубликован в четвёртом альманахе, составлявшемся по итогам предыдущей конференции). Сравнительно недавно на одной из наших конференций филолог Маргарита Метлякова, научный сотрудник и замечательный экскурсовод Дома-музея П. И. Чайковского в Воткинске, выступила с убедительной атрибуцией неизвестного портрета матери композитора. А мы с мамой нашли в Берлин-штадт-библиотеке копию Первого фортепианного концерта, по которой композитор, пианист и дирижёр Ханс фон Бюлов, страстный поклонник и пропагандист творчества Чайковского на Западе, исполнял его во время ошеломляющей премьеры в Бостоне. Благодаря этой находке, мы смогли отделить первую редакцию от второй.
– Да, описанный композитором в письме к Надежде фон Мекк конфликт с Николаем Рубинштейном (который возник из-за технических трудностей в исполнении Первого концерта) был даже показан в давнишнем фильме Игоря Таланкина «Чайковский». Теперь этот концерт в обеих авторских версиях опубликован в двух первых томах собрания сочинений.
– Но, разумеется, это не конечная точка всевозможных исследований. До сих пор находятся новые издания с пометками, которые имеют косвенное отношение к Петру Ильичу, но самое непосредственное к его творчеству, к истории текста сочинений, доказывают или уточняют те или иные моменты.
– Да, к счастью, интерес к творчеству Чайковского, который был и остаётся одним из самых исполняемых композиторов в мире, все возрастает. Я знаю, что с Вашим приходом у коллег возникло ощущение большей открытости всевозможных ресурсов, связанных с творческим наследием композитора?
– Конечно, это преувеличение. Я чувствую себя лишь звеном большой цепи (улыбается). Есть государственный каталог музейного фонда, каталог «Открытый мир», сайт-портал «Chaikovskiyresearch». И что бы зарубежные коллеги в свете модных тенденций ни говорили, мы ни одному исследователю не отказали ни в одном документе, каким бы откровенным и личным он ни являлся. Иное дело, что за какими-то документами они никогда не обращались…
– Да, в том, что Вы готовы делиться своим опытом реконструкции истории создания тех или иных шедевров легко убедиться, побывав на новой экспозиции «Чайковский. Симфония. Жизнь», где на примере знаменитой арии Германа из «Пиковой дамы» («Что наша жизнь? Игра!») они могут увидеть изнутри, как из первоначальных эскизов музыкальная идея обретает отточенную форму. Вы представляете историю переписки с Чайковским Надежды фон Мекк, для которой общение с композитором стало одновременно отдушиной и искуплением. Хорошо, что на выставке присутствует огромное количество меморий, представляющих весь жизненный путь Чайковского. И всё же кажется, что на фоне декораций Василия Поленова, Сергея Судейкина, Льва Бакста, Александра Бенуа и Александра Головина к его операм (представленных хотя бы в интерактивной форме) гениальные достижения композитора засверкали бы в глазах посетителей ещё более яркими красками! Тем более, что завсегдатаи музея Чайковского с интересом следят за Вашим проектом on-line. Там постоянно демонстрируются организованные музеем телепередачи, рассказывается о различных периодах деятельности композитора и о тайнах библиотеки Чайковского, которому, как я понимаю, невероятно повезло.
– Да, это единственный в России случай сохранения собрания сочинений в доме композитора в целостном виде.
– В Вашем рассказе о читательских предпочтениях Чайковского, запечатлённом на видео, композитор предстаёт как истинный патриот и в то же время как подлинный интеллигент, открытый всем новым веяниям многообразного, меняющегося мира. Как Вам кажется, что могло привлечь столь оптимистичного человека к довольно мрачной философии Шопенгауэра? Признание, что целью жизни человека вовсе не является счастье, сознание первостепенности долга?
– Если читать Шопенгауэра глазами Чайковского, на первый план выходит тема гениальности. Чайковский, подобно герою симфонии «Манфред», постоянно находился в поиске ответов на роковые вопросы бытия. Он собирал биографии великих людей и, конечно, проецировал их на себя, постоянно задумываясь над тем, прощаются ли человеку какие-либо грехи, если он не такой как все.
– Вы говорите про одержимость гениального человека одной идеей?
– Он показывает великую личность в конкретных исторических обстоятельствах в операх «Мазепа» и «Орлеанская дева». «Мазепа» – опера, в которой все друг друга предают. Иоанна в «Орлеанской деве» только подумала, что может Лионеля полюбить, и вот она уже на костре.
– Но в опере Чайковского Иоанна сама готова отказаться от своей любви?
– Он воспринимал свой дар как крест, прекрасно понимал, кто он. Петр Ильич даже Иисуса Христа воспринимал не как божественную фигуру, а прежде всего как боготворимого и любимого им человека.
– Вот в чём, очевидно, помимо идеи всепрощения, суть его записи в дневнике про страшную бездну между Ветхим и Новым заветами (хотя прощать своего личного врага иудаизм человеку вовсе не запрещает)… А Георгий Ковалевский, сотрудник института истории искусств, в статье, посвящённой религиозным взглядам Чайковского, утверждает, что Толстого и Ренана объединял общий критический подход к Евангелию – оба они отрицали божественность Иисуса Христа и Его воскресение из мёртвых…
– За запись в дневнике «нужны ли Богу наши молитвы», за отзыв на критику Ренана епископом Михаилом Лузиным Петра Ильича могут просто предать анафеме!
– Да, постоянно чувствуется, что его посмертная репутация крайне важна для Вас. Он словно был и остаётся членом Вашей семьи… Что, на Ваш взгляд, позволяло Чайковскому (в чьих слабостях при желании можно увидеть сходство со скандальным поведением прославленного денди из туманного Альбиона) оставаться альтруистичным, целеустремленным, преданным идее самосовершенствования, мягким и мечтательным интеллигентом? Или все мы склонны несколько идеализировать любимого композитора?
– Он вовсе не был замкнутым, меланхоличным, боящимся своей тени человеком (каким, в частности, пытались представить его авторы телепередачи «Между адом и раем»). Он мог и пошутить, скромность его была весьма относительной. Он любил модно одеваться, одалживал деньги, ждал субсидий от фон Мекк, в зависимости от своего настроения мог давать людям взаимоисключающие оценки.
– Но Брамса не любил?
– То, что Чайковский не любил Брамса, неправда. Когда они встретились вместе с Эдвардом Григом в самом начале 1888 года в Лейпциге, в доме у скрипача Адольфа Бродского, то вместе кутили. Чайковский мечтал пригласить Брамса в Россию. Пётр Ильич играл его произведения во время сочинения Пятой симфонии, а Брамс специально задержался в Гамбурге, чтобы прослушать её репетицию. Вообще, Пятую симфонию можно назвать абсолютно брамсовским сочинением. Восстановить многие обстоятельства жизни Петра Ильича, нюансы его взаимоотношений с людьми очень трудно… Трёхтомник «Жизнь Чайковского» остаётся самой большой монографией. В 1990 году вышла достойная книга Бориса Никитина «Чайковский. Старое и новое». Как мне представляется, важным этапом слова о композиторе стала выпущенная в 2009 году наша с мамой книга «Неизвестный Чайковский». Но сейчас на дворе 2021 год, нам есть, что сказать о Чайковском. Ведь сам он уже постоять за себя не может, а на него столько навесили, что ему самому было бы противно…
– Именно поэтому Вы и взялись написать о нём книгу в серии «ЖЗЛ»?
– Издательство «Молодая гвардия» для этой серии само заказало мне книгу, видимо понимая, что у человека, который постоянно работает с источниками, больше шансов избежать манипуляций и фальсификаций… Например, далеко не все готовы понять, что не мог покончить с собой человек, который настолько боялся смерти.
– Хотя в одном из писем к фон Мекк Чайковский писал, что хотел бы верить в будущую жизнь…
– Я прежде всего хотела сказать, что врачебные бюллетени, протоколы того времени лишь подтверждают факт его болезни…
– В одном из своих интервью Вы говорили, что стараетесь «не просто писать – проживать эту жизнь с Чайковским, как бы не зная, что будет дальше». Но разве лейтмотивом его «Патетической симфонии» не становится предчувствие конца?
– Чайковский писал эту симфонию о жизни, которая всегда оканчивается смертью. Кстати, название «Патетическая» он придумал сам. Да, в симфонии, в которой Чайковский раскрыл всю свою душу, можно услышать молитву «со святыми упокой» (она цитируется в нижнем регистре). Но Чайковский не писал Шестую симфонию как реквием, он не собирался умирать. Просто, как говорила моя мама, после того, что Чайковский пережил с исполнением Шестой симфонии, можно было умереть от насморка. Пётр Ильич уже на репетициях почувствовал, что все от него отворачиваются, что никто его не понял. После премьеры во всех рецензиях он увидел почти одно и то же: вот наш любимый композитор, которому мы столько раз играли туш, правда, исписался, но тема вальса ничего. Уже позже в рукописи рукой Направника были переправлены темпы, тогда всё стало ещё медленней и печальней. И в итоге Шестая симфония, когда Чайковский умер, была воспринята совершенно иначе…
– Точнее, как справедливо заметила на последней конференции музыковед Юлия Тарасова, ее сопровождали «овации и успех». Во время юбилейного года, одна из передач на радио «Орфей», посвящённых 180-летию со дня рождения Чайковского, касалась его сложных, двойственных отношений со Львом Толстым. Что отталкивало и что привлекало композитора в великом писателе и мыслителе?
– Я бы всё-таки не стала говорить об отталкивании. Единственная встреча с Толстым была для Чайковского поворотным моментом, дальше он избегал общения, но вёл с ним на страницах дневников постоянные диалоги. Композитор относился довольно скептически к проповеднической деятельности Толстого.
– Вообще, Ваша написанная по материалам личной библиотеки и архива композитора всеобъемлющая, энциклопедического характера статья «П. И. Чайковский и Л. Н. Толстой» убедительно показывает, что фанатичное преклонение перед могучим гением Толстого и вместе с тем неприятие его поздней драматургии (та же тема в статье «»Власть тьмы» и «Плоды просвещения» в круге чтения П. И. Чайковского») само по себе является бесспорным фактом культуры. И всё же осознать истину, что художник сам свой высший суд, композитору помогла именно встреча с Толстым…
– Вся вторая половина Х1X века прошла под знаком Толстого. И мы постоянно находимся в очень тесной связи с музеями Толстого как в Москве, так и в Ясной Поляне.
– Да, в создании энциклопедии «Лев Толстой и его современники» сотрудники Вашего музея (наряду с коллегами из Исторического) сыграли немалую роль. Да и на выставке «От Толстого до Толстого» в Музее истории российской литературы имени В. И. Даля мне приходилось видеть огромные трубки (наподобие тех, из которых курил Пётр Ильич)… А на сайте «Пушкинского дома» даже размещена Ваша монография о библиотеке Чайковского, в которой говорится о влиянии статьи Толстого «В чём моя вера» на мировоззрение композитора!
– Да, мы дружим с Пушкинским домом. У нас оказался автограф Афанасия Фета, посвящённый Чайковскому, а Пушкинский дом включил его в комментарии к пятому тому собрания сочинений.
– А ведь помимо напоминающего здравицу стихотворения «Тому нелестны наши оды…» в Вашем музее хранятся и двадцать стихотворений Фета. Они были переписаны для Чайковского секретарём поэта Екатериной Федоровой… В таком окружении как Фет, Апухтин, Алексей Константинович Толстой не стать хотя бы в какой-то степени поэтом Петру Ильичу было почти невозможно…
– Ну нет. Чайковский, прежде всего, композитор. Но поэтическое творчество Чайковского – это не только детские стихи, не только стихотворение «Ландыш»…
– Да взять хотя бы написанный им на собственные стихи романс «Страшная минута» с его «предверлибром» и невероятно нежно-лиричной мелодраматической интонацией…
– Чайковский – автор или соавтор либретто большинства своих сочинений. У него был бесспорный литературный дар, что хорошо видно по письмам и дневникам…
Автор интервью: Гордон Александра Вениаминовна — филолог, журналист. Сфера творческих интересов: русская литература первой половины ХIХ века, музееведение, русско-еврейская литература. Автор статей, освещающих различные способы воплощения романтической мифологемы, а также ряда публикаций о выставках, касающихся литературы Золотого и Серебряного века. В 1983 году закончила музыкальную школу №44, в 1993 году филологический факультет МГУ. Работала в Историческом, Литературном и Театральном музее, школе им. Натальи Сац. Подготовила и провела презентации книг нескольких московских издательств «Текст», «Новое литературное обозрение», «Литературные памятники»,«Теревинф», «Водолей» и др., в которых принимали участие известные ученые, писатели, переводчики, актеры и музыканты ( см. отклики в «Независимой газете»). Публиковалась в «Книжном обозрении»», «Литературной газете», «Культуре»,»Русской мысли», «Независимой газете», в «Вопросах литературы» и «Словаре русских писателей».
