Алексей Савельев.
Воспоминания о Федоре Михайловиче Достоевском
Я позволяю себе передать мои воспоминания о годах молодости Ф. М. Достоевского времени его пребывания кондуктором (воспитанником) в Главном Инженерном Училище, где я служил в должности дежурного офицера и знал Ф. М. близко и пользовался дружеским его расположением.
Ф. М. Достоевский по конкурсному экзамену (1838 г.) поступил в Главное Инженерное Училище при мне, и с первых лет его пребывания в нем и до выпуска из верхнего офицерского класса (1843 г.) на службу, он настолько был не похожим на других его товарищей, во всех поступках, наклонностях и привычках, и так оригинальным и своеобычным, что сначала все это казалось странным, ненатуральным и загадочным, что возбуждало любопытство и недоумье, но потом, когда это никому не вредило, то начальство и товарищи перестали обращать внимания на эти странности.
Ф. М. вел себя скромно, строевые обязанности и учебные занятия исполнял безукоризненно, но был очень религиозен, исполняя усердно обязанности православного христианина. У него можно было видеть и Евангелие и молитвенную и назидательную книгу «Часы благоговения» и др. Послe лекции закона Божия о. Полуэктова Ф. М. еще долго беседовал со своим законоучителем. Все это настолько бросалось в глаза товарищам, что они его прозвали монахом Федором. Невозмутимый и спокойный по природе, Ф. М. казался равнодушным к удовольствиям и развлечениям его товарищей; его нельзя было видеть ни в танцах, которые бывали в училище каждую неделю, ни в играх, в «загонки или городки», ни в хоре певчих. Впрочем, он принимал живое участие во многом, что интересовало остальных кондукторов, его товарищей. Его скоро полюбили и часто следовали его совету или мнению.
Нельзя забыть того, что в то время, в замкнутом военно-учебном заведении, где целую неделю жили сто слишком (125) человек, не было жизни, не кипели страсти у молодежи. Училище тогда представляло из себя особенный мирок, в котором были свои обычаи, порядки и законы. Сначала, в нем преобладал немецкий элемент, так как и начальство и воспитанники были большею частью немцы; впоследствии, в шестидесятых годах наибольшее число воспитанников Училища были уроженцы Польши. Ф. М. приходилось часто мирить в его время эти два элемента. Он умел отклонять товарищей от задуманных шалостей, но были случаи, где его авторитет не помогал, так не редко, когда проявлялось своеволие товарищей его над «рябцами» (новичками) или грубое их обращение с служителями, Ф. М. был из тех кондукторов, которые строго сохраняли законы своей alma mater, поддерживали во всех видах честность и дружбу между товарищами, которая впоследствии между ними сохранялась целую жизнь. Это был род масонства, имевшего в себе силу клятвы и присяги. Ф. М. был тоже врагом заискивания и внимания у высшего начальства и не мог равнодушно смотреть на льстецов даже и тогда, когда лесть выручала кого-либо из беды, или составляла благополучие. Судя по спокойному, невозмутимому его лицу, можно было догадываться об его грустном, может быть, наследственном настроении души, и если вызывали его на откровенность, то он отвечал часто на это словами Монтескье «Никогда не говорите правду о вашей добродетели».
Посещая часто кондукторскую роту Главного Инженернаго училища, я мог заметить всю его внутреннюю жизнь, мог близко познакомиться с его воспитанниками, а при небольшой наблюдательности и с их характером, наклонностями и привычками. Припоминая давно минувшее, могу только сказать, что многое, что было тогда замечено мною в бывших при мне воспитанниках их душевных качествах и недостатках, сохранилось при них впоследствии и на жизненном поприще. Одно качество, которое не пропадало в кондукторах с летами, это любовь к училищу, где они учились, уважение к их воспитателям и взаимная между товарищами дружба.
Сказать, что эти качества были между молодежью, жившею вместе четыре года, без изменения, никак нельзя. Большая часть этой молодежи по свойствам характера, по воспитанию и образованно легко увлекались общим настроением, товариществом, местными обычаями. Но было много молодежи, которых душевные свойства никогда не изменялись; они в дни юности и в преклонные года оставались без перемены. Таким был Ф. М. Достоевский.
Он и в юности был по виду таким же стариком, каким он был в зрелом возрасте. И в юности он не мог мириться с обычаями, привычками и взглядами своих сверстников-товарищей. Он не мог найти в их сотне несколько человек, искренно ему сочувствовавших, его понятиям и взглядам, и только ограничился выбором одного из товарищей, Бережецкого, тоже кондуктора, хотя старшего класса. Это был юноша очень талантливый и скромный, как и Достоевский, любящий уединение. Бывало на дежурстве мне часто приходилось видеть этих двух приятелей. Они были постоянно вместе, или читающими газету «Северная пчела», или произведения тогдашних поэтов: Жуковского, Пушкина, Вяземского, или литографированный записки лекций, читанных преподавателями. Можно было видеть двух приятелей, гуляющих по камерам, когда их товарищи танцевали во вторник в обычном танцклассе, или играли на плацу. То же можно было видеть и летом, когда они были в лагере, в Петергофе. Кроме строевых и специальных занятий, в которых они обязательно участвовали, оба приятеля избегали подчиненности; в то время, когда отправляли командами при офицере гулять в саду Александрии или водили купаться, они никогда не были. Точно также их нельзя было видеть в числе участвовавших на штурме лестниц Самсоньевского фонтана. Занятия и удовольствия летом у двух приятелей были те же, что и зимою.
