«Подавляющее большинство человечества состоит из правых эс-эров», — с грустью жаловался поэт Блок приятелю своему Зор­генфрею весною 18-ro года. («Записки Мечтателей» № 6). Блок тогда упивался еще «музыкой революции» и, под влиянием Иванова-Разумника, примыкал к так называемым левым эс-эрам, вместе с большевиками управлявшими Россией.

Хорошо это или плохо, но Николай Дмитриевич Авксентьев всю свою сознательную жизнь политически принадлежал к «подавляюще­му большинству человечества — был и оставался «правым эс-эром. Правые эс-эры неотделимы от Авксентьева так же, как Авксентьев неотделим от правых эс-эров. Самое это понятие возникло, развилось и укрепилось вместе с Авксентьевым, его взглядами и деятельностью.
Правые эс-эры, левые, центр ведут свое происхождение с рево­люции 1905-6 гг. Когда происходили выборы в 1-ую Государствен­ную Думу и перед партией с. р. встал вопрос об участии в них, Авксентьев был среди тех, кто считал необходимым активно уча­ствовать в выборах. Победило, однако, мнение большинства, которое полагало, что участие в выборах в Думу при сохранении самодер­жавной власти политически вредно и только может скомпрометиро­вать социалистов-революционеров. Не прошло, однако, и года, и при выборах во 2-ую Думу меньшинство оказалось уже большинством: взгляд Авксентьева и его единомышленников одержал верх, и партия с.-р. провела во 2-ую Думу 37 депутатов, не считая скрытых эс-эров среди 104 трудовиков.
Охарактеризовать политические взгляды и деятельность Авксен­тьева почти равнозначно с указанием, что такое или кто такой пра­вый эс-эр. Начнем с отрицательных признаков. Правый эс-эр — не максималист: он не провозглашает «всё или ничего», «сейчас или никогда». Правый эс-эр не монист и не абсолютист, иными словами он не утверждает верховенства одн ого какого-либо на­чала, исключающего все другие, соотносительные. Правый эс-эр — не догматик, и тем самым н е фанатик, верующий в чью-либо, хотя бы и свою собственную, непогрешимость. Правый эс-эр и не эгоцентрик, претендующий на то, что он сам или группа, к которой он себя причисляет, политическая, профессиональная, научная, ре­лигиозная, имеет право на какие-то особые преимущества.
Отсюда и положительные признаки правого эс-эра. Будучи социалистом, он считает, что противникам, по слову Герцена, следует «раскрывать глаза, а не вырывать их». Принимая революцию, пра­вый эс-эр, вместе с Жоресом, считал ее «варварской формой про­гресса», «отчаянным средством», к которому иногда вынуждает прибегать трагическое сплетение событий. Правый эс-эр чужд па­фоса разрушения ради разрушения в его абсолютной бакунинской формулировке: «дух разрушающий есть и дух созидающий». Он принимает разрушение в том условном смысле, в каком его понимал Ницше, и который, в переводе Авксентьева, звучит: «Лишь как твор­цы можем мы уничтожить». Правый эс-эр исполнен стремления к свободе, напоен ее пафосом. Самый социализм представляется ему эманацией свободы или распространением ее с обще-духовной и по­литической сферы на область экономических взаимоотношений, по формуле Вандервельде: «Социализм будет социализмом свободных людей или его вовсе не будет». Правый эс-эр — народник и идеалист прежде всего психологически, что равносильно признанию обществен­ных нужд и целей стоящими выше личных и готовность ради этих целей идти на жертвы.
Идеологически правый эс-эр считает себя реалистом. Не всегда кантианец, как Авксентьев, он тем не менее признает и «категори­ческие императивы», и критическую проверку разумом всех сто­рон жизни. Патриот без шовинизма, правый эс-эр знает, где его родина и предан ей без лести. Ему далеко не безразличен, однако, и весь прочий мир. В Европе ему дороги не одни только могилы, но и живая жизнь. Он интернационалист — в том смысле, в каком Жорес говорил: «un peu d’internationalisme eloigne du patriotisme, beaucoup d’internationalisme у ramene», или в несколько свободном пересказе Авксентьева в посвященной Жоресу статье в «Призыве» 29 июля 1916 г.: «Малый патриотизм — узкая и не разумная любовь к родине, — приводит к национальной исключительности; большой же патриотизм — разумная и светлая любовь к своей стране — ведет к интернационализму. Или, продолжая словами Авксентьева, — «живая идея международной солидарности и братства подразумевает не обезличение отдельных народностей, не превращение их в стёр­тые пятаки, а свободное развитие их, сотрудничество в обще-человеческом творчестве. В юридических терминах это означает феде­ративное устройство России и организацию мира на федеративных началах.
Приведенные выше утверждения и отрицания не составляют, конечно, исключительного достояния правых эс-эров. Каждый из этих признаков и даже многие из них общи и другим группировкам справа и слева. Но в своей совокупности они присущи, как мне пред­ставляется, только правым эс-эрам. Все они были присущи и Нико­лаю Дмитриевичу Авксентьеву.
Николай Дмитриевич был превосходным оратором и говорил он с большей охотой, чем писал. Но когда писал, он тщательно отделы­вал свои статьи. Он писал на публицистические и политические темы в партийных органах эс-эров: в «Знамени Труда», «Почине», «При­зыве», «Деле Народа», «За Свободу», и в непартийных «Современ­ных Записках». Активнее всего Авксентьев, как публицист, был во время 1-ой мировой войны, когда социалисты-оборонцы стали вы­пускать «Призыв» под редакцией Авксентьева, Плеханова, Бунакова, Воронова и других. В 60 номерах «Призыва» перу Авксентьева при­надлежат свыше 40 статей. Не стану передавать их содержание. Скажу только, что самый факт существования «Призыва», который выходил в течение полутора года (с 1 октября 1915-го года по 31 марта 1917-го года), явно опровергает безответственные сужде­ния о том, что эс-эры — я цитирую — «злейшие внутренние враги величия России», которые «никогда не упустят ни одного удобного случая для уничтожения могущества нашей родины». Только теперь мы узнали, что, когда русское правительство признало в 1908 году аннексию Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, оно это сделало потому, что премьер Столыпин считал, что «мы не можем меряться с внешним врагом, пока не уничтожены злейшие внутренние враги величия России, эс-эры». (М. П. Бок «Воспоминания о моем отце П. А. Столыпине». — 1953. — Стр. 390 и 346).
В партии эс-эров было немало оборонцев-патриотов, никому не уступавших в преданности России и ее величию. Одним из них, едва ли не виднейшим, был Н. Д. Авксентьев. Для него политические пар­тии были необходимым элементом демократической системы управ­ления. Вместе с тем интересы и задачи своей партии Авксентьев не противопоставлял интересам страны и народа, а как бы сливал их: партия и ее сочлены — слуги государства и народа; они — только средство к удовлетворению стоящих перед нацией и человечеством социально-политических нужд.
Николай Дмитриевич был самолюбив и не считал нужным это скрывать или маскировать. Он бережно охранял свою честь и до­стоинство. Но не менее высоко ставил он честь и достоинство партии и учреждений, к которым он принадлежал или которые представлял. И особенно — достоинство России и своего народа. Всякое умаление русского достоинства он остро и глубоко переживал, воспринимая его как личное оскорбление, нанесенное ему, Николаю Авксентьеву.

Хорошо это или плохо, но Николай Дмитриевич Авксентьев всю свою сознательную жизнь политически принадлежал к «подавляюще­му большинству человечества —
был и оставался «правым эс-эром.

Авксентьев страстно желал и ждал победы России и ее союз­ников в 1-ую мировую войну, как он ждал и желал ее и во 2-ую. Во время 1-ой войны он не раз писал: «путь, ведущий к свободе, приведет к победе». Во 2-ую войну он писал: «путь, ведущий к по­беде, приведет к свободе». Оба эти утверждения, которые, вместе с Авксентьевым, разделяло множество русских патриотов-демократов, увы, не оправдались. Это, конечно, ни в малой мере не опорачивает ни патриотизма, ни свободолюбия тех, чей прогноз не оправдался.
Авксентьева высоко ставили единомышленники и друзья. Но по-своему высоко «ценили» его и враги. Из новой Большой Советской Энциклопедии, начавшей выходить в 1950 году, исключены имена едва ли не всех эмигрантов, опоминавшиеся в предыдущем издании 1926-1947 гг. Имя Авксентьева, однако, сохранено и в новом изда­нии. Энциклопедия не упоминает о том, что в 1950 году минуло уж 7 лет со времени кончины Авксентьева, но она повторяет прежние клеветнические выпады против покойного, сопровождая их лестной, с нашей точки зрения, атестацией: в 1918 г. «уехал заграницу, где продолжал активно бороться против советской власти».
Николай Дмитриевич учился философии и любил ее. Он основа­тельно изучал и на всю жизнь усвоил Канта и, по своему, — Ницше. Его истолкование Ницше сейчас может показаться неправильным или даже неприемлемым. Но в начале текущего века положительная и высокая оценка Ницше была присуща многим, — в том числе и учителям Авксентьева, Зиммелю и Рилю. Авксентьев любил филосо­фию, но ему не дано было возможности уделять ей достаточно вни­мания и систематически ею заниматься. И только изредка удавалось ему откликаться на чужие философские высказывания. Одним из таких откликов была обширная статья Авксентьева о «Творчестве культуры», направленная против «Этики нигилизма», напечатан­ной философом С. Л. Франком в сборнике «Вехи». Со взглядами Авксентьева можно не соглашаться, — нельзя, однако, не признать, что статья его на высоком уровне и достойна оппонента.
В 1937 году в «Современных Записках» появилась статья Авк­сентьева о «Масарике, как философе демократии». Приведу из нее несколько извлечений. «Масарик, — пишет Авксентьев, — был про­тивником всякой догмы и особенно догмы религиозной, противником церкви и церковной организации, как носительницы и защитницы этой догмы. Его вера, свободная от всякого установленного канона, вера в Бога, духовное бессмертие, промысел. Эта вера у Масарика — не созерцательна. Подобно апостолу Иакову, он всем существом утверждает, что «вера без дел мертва». Положительная наука, точ­ное знание и моральное сознание должны дать человеку компас для реального созидания человеческих ценностей здесь, на земел». — «Исторический процесс представляется Масарику, как замена мифа — наукой; веры в чудо — утверждением принципа причинности; тео­логии — философией. Сообразно этой смене происходит и смена мировоззрений и общественного уклада. Теократия, аристократизм и деспотизм — формы осужденного на окончательное исчезновение прошлого — сменяются соответственно свободной индивидуальной верой, этическим гуманизмом и демократизмом». — «Развивая свою систему этики, Масарик говорит почти словами Канта. И для него нравственным идеалом является автономная человеческая личность и моральная равноценность людей: «всякая душа равна другой». И для него человек — и творец нравственного закона, который он сам дает себе, и подданный этого закона. Этический гуманизм Масари­ка приводит к тому же мыслимому завершению нравственного иде­ала — к идее свободной и нравственно-творческой связи автоном­ных личностей, которое Кант выражает формулой «царство целей». «И демократия, истинным принципом которой является этический гуманизм, предполагающий глубокую реформу духа, — даже там, где демократический строй существует, — не данность, а только заданность, еще нигде нет последовательно осуществленной демократии: все демократические государства являются до сих пор лишь опытом создания демократии… Не о кризисе демократии надо говорить», пишет Масарик, а о «кризисе  роста чело­веческой  личности. Тяжел созидательный «длительный труд», «реформа духа» далеко не закончена, и рецидивы, к сожале­нию, возможны: и возврат к «мифу» — сколько классового, расового, государственного «мифотворчества» наблюдаем мы ныне! — и воз­врат к «чуду», — хотя бы «социализма в одной стране», — и возврат к деспотизму, и, если не к  теократии, то к монопольным и догма­тичным идео кратиям». — «Именно потому и социализм Масарика основан на нравственных постулатах: он — этико-гуманитарен. «Мой социализм — просто любовь к ближнему», — говорит Масарик. «Человечность это не старая филантропия. Человечность стремится реформировать самую организацию общества в законе и социальном строе».
В этих извлечениях трудно, — я бы сказал, невозможно, — про­вести черту, где кончается Масарик и начинается Авксентьев. Один близко напоминает другого, как бы подтверждая известное наблюде­ние о нередком сходстве в литературном портрете — изображаемого с тем, кто его изобразил.
Я уже упоминал, что Николай Дмитриевич не видел самоце­ли и в партиях. Не видел он ее и  в своей партии, к которой при­надлежал без малого 40 лет. Отсюда и положительное отношение Авксентьева ко всякого рода «сложению сил» и образованию блоков, союзов и коалиций с соседними политическими и общественными группировками. Таково было его отношение, когда он был наверху, у власти, в 17-ом и 18-ом годах, таким же оно осталось и позднее, когда он очутился в эмиграции.
После войны участились попытки объединения русской эмигра­ции в союзы, лиги, центры. И всякий раз остро ощущалось отсут­ствие Авксентьева. Его место никто не сумел занять. Может быть потому, что это было и объективно невозможно. А может быть и потому, что недоставало личных качеств покойного Николая Дмит­риевича. Авксентьев принадлежал к эсэрам, или к подавляющему большинству человечества», по уверению Блока. Вместе с тем в нем было нечто индивидуальное, только ему присущее, что выделяло его из этого «большинства»

Автор: М. Вишняк. Новый Журнал. №32, 1953.