В Италии увидела свет книга Алессандры Ятта «Разбросанные листья». Автор романа — представитель известной римской семьи, ее сестра — Барбара Ятта в настоящее время является директором Ватиканских музеев. Их бабушка — Александра Олсуфьева (в замужестве Бузири-Вичи) была прекрасной художницей.
Новая книга рассказывает о сложных перипетиях российской истории начала XX века — эпохи крушения сословного государства, когда представителям правящего класса приходилось делать непростой выбор – изгнание или гибель в пылу гражданской войны.
Алессандра Ятта, а это ее первый роман, смогла в основу книги положить умело сконструированный захватывающий сюжет о побеге семьи из Совдепии в Италию, основанный на документальных фактах и семейных легендах Олсуфьевых. Консультантом данного проекта стал известный историк «Русской Италии» Михаил Талалай.
Книга недавно появилась в продаже, и пока еще не переведена на русский язык. Но уже сейчас у нас появилась возможность познакомиться с небольшими воспоминаниями бабушки автора книги — художницы Александры (Аси) Олсуфьевой. Александра Олсуфьева (1906 – 1989) — представительница известной русской аристократической семьи. В начале 1920-х она училась во Флорентийской академии художеств, а в 1928 вышла замуж за Андреа Бузири Вичи, архитектора из знаменитой династии римских архитекторов. Александра работала в технике миниатюры и пастели и принимала активное участие в работе семейного бюро мужа. Среди одной из значительные ее работ – участие в оформлении павильона Италии на всемирной выставке 1939 г. в Нью-Йорке.
Профили на песке
Передо мной — детская фотография. На ней — двухлетний ребенок, восседающий в троноподобном кресле. Это — Ася Олсуфьева в Москве, в доме на Поварской улице. Она как будто взирает на ренессансную картину на стене, столь дорогую для ее отца, графа Василия Олсуфьева.
Когда я пишу эти краткие заметки, предо мной встает образ моего незабвенного отца, его оригинальный и добрый нрав. Расскажу лишь один эпизод — из его военного прошлого. Молодой полковник, посланный на русско-турецкий фронт, участвует во взятии Эрзерума. В плен к русским попало два десятка турок — оборванных и несчастных. Отец задумчиво разглядывает пленных: он должен их судить, должен решить их судьбу. После молчания решительным голосом он говорит: «Не судите, да не судимы будете» — и отпускает их на свободу. Те славословят Аллаха и русского офицера.
Девочкой я всегда рисовала. Помню, как была счастлива, когда мне удавалось начертить, один за другим, профили на песке во дворе нашего жилища в центре Москвы, на той Поварской, что теперь улица Воровского[1]. Возможно, что тот песочный цвет бумаги, которую я теперь использую для своих портретов — бессознательная дань далекому 1912-му, или 1913-му году.
Я рисовала на всем, что мне попадалось и всех, кто мне встречался — рисовала личики детей, кошек и собак в разных позах, летом — лошадей, а также крестьянок в разноцветных одеждах и с лукошками с клубникой. <…>
Однажды я извлекла папку рисунков, сделанных с большим умением и художественным вкусом моим дедом [Алексеем Васильевичем Олсуфьевым] в Ершово, на нашей палладианской вилле[2] недалеко от Москвы. Распластавшись на ковре в библиотеке, я целыми днями копировала его рисунки, изображавшие головы детей и взрослых, а также животных — много животных.
Я была старшей из пяти детей: ясно, что моими излюбленными моделями были личики трех моих сестер-красавиц и моего единственного брата, Алексея.
Сколько воспоминаний теснится в ларце памяти! Брат поступил в Морскую академию в Ливорно 13 октября 1929 года. 13 декабря 1941 года молодой офицер находился на борту крейсера «Альберто да Джуссано», когда в плавании у мыса Бон[3] корабль торпедировали англичане. В хаосе катастрофы, среди полыхавшего пламени, криков о помощи раненных и хрипов умиравших, он — как рассказывали те, кто спасся — полностью сохранял самообладание, помогал своим людям, раздавал им спасательные жилеты и другие средства для плавания. Сам оставшись без таковых, он все-таки бросился в море, надеясь на свои молодые силы и опыт пловца и отчаянно стремясь достичь дальний берег. Но на песке никогда не остался след его усталой руки… Мы, его близкие, вплоть до окончания войны жили в надежде, но теперь можем лишь вспоминать его в нашей бесконечной любви… <.. .>
Мое чтение было беспорядочным — от Ницше до Элиота, от Поля Валери до Джойса и Рильке, и, конечно, Достоевский, Тургенев, Толстой, Чехов. Я хорошо говорила на пяти языках и читала все книги в оригинале.
Зарождавшееся движение Муссолини меня интересовало — как и многих интеллектуалов и художников, итальянских и иностранных. Оно как будто предлагало перспективу твердых и непременных ценностей, противопоставленных ужасам и преступлениям Русской революции, от которой пострадала и наша семья. <…>
Несмотря на мой юный возраст, я посещала все выставки и музеи, не только в Италии, но и в других европейских странах, а позднее — в Америке, и даже на своей родине, в России, куда мне довелось не раз вернуться в качестве туристки и переводчицы. <.. .>
Я — не самоучка. Еще в России моя мать, рожденная графиня Шувалова, приглашала в наш дом замечательную и терпеливую преподавательницу рисования барышню Кляйн, которая позднее прославилась своими акварелями с цветами[4]. Во Флоренции, где мы бросили якорь после Октябрьской революции, я девушкой посещала несколько лет Академию изящных искусств, одновременно с мастерской Феличе Карены[5]. Живописи меня обучал также Гаэтано Спинелли[6]. Я серьезно занималась скульптурой у Элен Железны-Шольц[7].
Позднее в Риме, уже после моего замужества, я ходила брать уроки в студиях Мештровича, Наньи и профессора из Академии «Сан Лука» Петруччи[8]. Последний, разбирая мои портреты, часто цитировал слова Леонардо да Винчи:
«Портрет — это одна душа против другой».
Естественно, что повторяя слова моего маэстро, я вовсе не уподобляю себя гению итальянского Ренессанса.
Я увлекалась творчеством художников и скульпторов 30-х годов и зачастую бывала в ателье у гениальных Марино Марини и Эрнесто Миккаэлиса[9], швейцарца по происхождению, взявшего псевдоним Тайахт[10]. Тайахт очень хотел, чтобы я писала большие фрески, но я не стала менять жанр, и до сих пор пишу портреты — в размер, чуть меньший, чем натура.
Во Флоренции я познакомилась с Маринетти и с художниками его круга.
Кубизм, конструктивизм, футуризм, абстракционизм, сюрреализм… Я увлекалась голландцем Питом Мондрианом, швейцарцем Паулем Клее, русским Казимиром Малевичем, итальянцем Джино Северини, испанцем Сальвадором Дали и многими другими, открывавшими новые горизонты для искусства.
Александра Олсуфьева и Андреа Бузири Вичи в день свадьбы. 28 апреля 1928 г. Архив семьи Бузири Вичи — Ятта.
Особо меня восхищали театральные сцены и костюмы Энрико Прамполини[11], а также сценографические работы Баллы и Деперо для Дягилевского балета[12].
Мне довелось много заниматься дизайном: я спроектировала убранство многих частных домов и оборудование многих важных выставок. Так, я сделала дизайн второго этажа, посвященного ремесленничеству, для Итальянского павильона на Всемирной выставке в Нью-Йорке в 1939 году, а также огромный витраж у входа в тот же павильон, изображавший трудящуюся Италию. Сам павильон, построенный моим деверем Микеле Бузири-Вичи, в сотрудничестве с другим деверем Клементе и с моим мужем Андреа, имел необыкновенный успех.
В 1954 году я реализовала этаж с висячим садом для посольства Швеции в Риме, который очень понравился старому королю Густаву.
Ранее я декорировала крейсер «Витторио Венето», увы, потопленный во время последней войны. Пошли ко дну мои огромные металлические барельефы, размеров три метра на два, представлявшие итальянские колонии. Трагический символ…
Позднее я выполнила серию бронзовых фигур для носа трансатлантического лайнера «Раффаэлло» (вроде бы его собираются пустить на металлолом[13]). Для него же я сделала ряд аппликаций, повсеместно развешанных и изображавших перекрещенных дельфинов, тоже из бронзы. Когда я была раз в Нью-Йорке, там стоял «Раффаэлло», и на него водили экскурсии. Не открывшись, я пошла с такой экскурсией, и наш гид была потрясена физиономическим сходством фигур на носу со мною: в самом деле, для этих женских фигур мне позировали мои две дочери.
Расскажу немого о моей работе в 1959-1964 годах. Я выполнила дизайн следующих выставок: фотография XIX века, гравюры Бартоломео Пинелли[14], рисунки Энгра (Музей Рима); костюм XVIII века (Дворец экспозиций на виа Национале), костюм XVIII века (Палаццо Строцци во Флоренции), четыре года подряд — показы Высокой моды в Риме. Я хорошо научилась строить перспективы в технике акварели, а после двухлетних курсов икебаны, очень полезных для меня, стала писать много цветочных сюжетов. <…>
Александра Олсуфьева (Бузири Вичи) на фоне виллы «Бузириана» архитектора Андреа Бузири Вичи. 1940 г. Архив семьи Бузири Вичи
Везде, где у близких возникала скорбь и печаль, которую следовало развеять, появлялась моя сестра — неутомимая, деликатная Дарья. Полиглот, после окончания войны она, получив признание у [председателей национальной Ассоциации хирургов] Дольотти и Вальдони, ездила в Россию на конгрессы медиков. Была образцовой супругой и матерью.
Вот ее слова, написанные детям. Я позволяю себе их процитировать, так как они были зачитаны ее сыном Ливио-Джузеппе Боргезе первого июня 1974 года перед обширной публикой во время очередной вручении премии им. Дарьи Боргезе: «Не думаю, что буду составлять завещание. Разделите между собой то, что от меня останется, как вы полагаете лучше. Но у меня есть одна важная и большая вещь, которую я очень хотела бы вам оставить — это вера в Бога. Прошу вас культивировать это засыхающее растение. Без веры вы бедны. Знаю, однако, что вы вернетесь к Богу». <.. .>
Примечания
[1] С 1993 г. ул. Воровского возвращено историческое название Поварская. [2] То есть в усадьбе классического стиля, разработанного зодчим Антонио Палладио (1508-1580). [3] Мыс в Тунисе; самая близкая к Сицилии географическая точка. В морском бою погибло 817 итальянских моряков; тунизийские рыбаки с помощью итальянского гидропланера спасли 687 человек, которых потом доставили на Сицилию. Тело Алексея Олсуфьева не было найдено. [4] Katarina Klein (1861-1929) — немецкая художница-иллюстратор, специализировалась на цветочных и фруктовых натюрмортах и на изображении птиц и насекомых; ее называли «королевой почтовых открыток» и главной «цветочницей» Германии; см. www.liveinternet.ru/ users/2991253/post205989332 [5] Felice Carena (1879-1966), художник фигуративного направления, начинавший с символизма. [6] Gaetano Spinelli (1877-1945), художник, первоначально следовавший тосканскому импрессионизму (маккьяойли). [7] Helene Zelezny-Scholz (1882-1974), скульптор чешского происхождения, обосновавшаяся в Италии; занималась преподаванием скульптуры для детских групп. [8] Иван Мештрович (1883-1962), скульптор хорватского происхождения, один из ведущих мастеров первой половины XX в.; Francesco Nagni, 1897-1977), плодовитый автор многих городских монументов 1930-х гг.; Carlo Alberto Petrucci, художник, специализировавшийся на гравюре. [9] Marino Marini (1901-1980); Ernesto Michaellis (1893-1959) — прославленные итальянские скульпторы. [10] Свой псевдоним он использовал для названия изобретенного им сплава алюминия и серебра — тайахтит, который он применял в своих работах. [11] Enrico Prampolini (1894-1956), художник, сценограф, искусствовед. [12] Giacomo Balla (1871-1958) — автор сценографии балета на музыку Стравинского «Фейерверк» (1917); Francesco Depero (1892-1960) — проектировал в 1917 г. (но не реализовал) сценографию балета на музыку Стравинского «Песнь соловья». [13] В 1976 г. лайнер был куплен правительством Ирана; потоплен в 1982 г. во время бомбардировки Ираком. [14] Bartolomeo Pinelli (1781–1835), гравер, рисовальщик.
